Михаил Степанов - Ночь умирает с рассветом

Вдруг что-то блеснуло в ее глазах, будто злая радость.

— Пойду и все открою Лукерье. Страшно?

— Залеточка!.. А может это и не я вовсе, не убивец я!..

Антонида судорожно расхохоталась, долго не могла остановиться. Василий торопливо соображал, как ему быть.

— Слушай, что я скажу, — наслаждаясь своей властью, проговорила Антонида. — Так и быть, пощажу пока из-за ребенка.

— Залеточка...

— Но если что, добра не жди.

— Я чаек живой рукой соображу... — Василий засуетился. — Господь всепрощающий знает человеческие деяния. Милостив он. И нас учит долготерпению... Поспешность, она блох ловить хороша. Поспешишь, людей насмешишь. Посидим, да и все обмыслим к нашему удовольствию.

Скоро закипел чугунок. Когда Антонида уходила, Василий подал ей ключ от подвала под колокольней, сказал:

— Не хватился ключа твой тятенька? Ну, вот и славно. Положи ключик на прежнее место, потихонечку, незаметненько...

Антонида взяла ключ.

Совещание в городе продолжалось два дня. Лукерья с мужиками выехала домой после обеда. Семен говорил, что надо дождаться утра, но Луша рвалась домой. Она поехала с Иваном, сзади тряслись на своей телеге Семен и Петр, за ними погромыхивала на ухабах сеялка. Семен то и дело кричал Ивану:

— Эй, не гони, сеялку угробим!

Иван сдерживал коня, ехали шагом, Луша совсем извелась... Заночевали в бурятском улусе. Ночью Луше вдруг отчетливо послышался надрывный Егоркин плач, ясно привиделось, как сын разметался в жару. Она вскочила, разбудила Ивана, сказала, что не станет дожидаться утра, поедет сейчас.

— Ты, Лукерья, не заспалась ли? — приподнялся Иван. — Куда ехать, ночь же... Тебя бандюги в лес уволокут. Стащат с телеги — и в лес. Ей-богу... И днем боязно, из-за кустов пуляют.

— Поеду, — твердо повторила Луша. — Не убьют.

— Ишь, ты...

— Сынок хворый... — Голос у нее дрогнул. — Может, помирает, а я стану утра дожидаться... Поеду.

— Не дело городишь, — рассердился Иван. — Не отпущу. Разбужай мужиков, вместе тронемся.

— Пошто людей тревожить? Одна я...

— Делай чего велено. Запрягать пойду.

Иван встал.

Луша сочувственно поглядела на Семена, на Петра, которые похрапывали на полу, под одной дохой.

— Ладно, — вздохнула она. — Ложись, утречком двинемся.

Иван что-то проворчал себе под нос: то ли похвалил, то ли выругался. Луша задула свет.

Утром, когда все проснулись, Луши в избе не было. Оказалось, ночью верхом ускакала домой.

Она вернулась в село засветло, кинула Фросе поводья, вбежала в избу. За столом сидел свекор, прихлебывал из блюдечка чай, тетка Катерина вытаскивала из печки чугунок.

— Как Егорушка? — Луша сбросила полушубок, подбежала к люльке. Егорка лежал тихо, морщил нос, будто собирался чихнуть.

— Сыночек, мамку свою непутевую увидел, обрадовался! — счастливо проговорила Луша. — Здоровенький...

Она взяла его, закружилась по избе

— Верно, что непутевая, — заворчала тетка Катерина. — Вскочила в избу, здравствуйте не сказала.

— Здоровенький, здоровенький, — повторяла Луша. — Мамке обрадовался, соскучился по мамке.

— Ты пошто вершая приехала, Луша? — с тревогой спросила Фрося, входя в избу. — Мужики где?

— Живехоньки, скоро заявятся. — Луша рассмеялась, положила сына в люльку. — Ай, дедушка Цырен! Вот так Цырен-бабай! Выходил внука. А я покою не ведала.

Старик добродушно усмехнулся

— Один Егорка — один и есть, не семьдесят семь внуков... Тетке Катерине спасибо скажи, чашку густого чая налей, она с ним сидела. Ну, ладно. Что в городе полезное увидела, какие умные слова услышала?

— Не знаю, с чего и начать... — Луша села за стол, но тут же вскочила, подбежала к люльке. — Здоровенький... По мамке соскучился. Что же это я... Сейчас покормлю тебя, маленький...

Она взяла сына на руки, ушла за занавеску.

— Ишь, наголодался... Не торопись, Егорушка, теперь завсегда с тобой буду, никуда не поеду.

Когда Луша вернулась к столу, лицо у нее было сияющее и умиротворенное.

— Не знаю, с чего и начать... — повторила она и задумалась. — Никакими словами не обскажешь. Разъяснял нам про все товарищ Ивин, он самого Владимира Ильича Ленина видел. Мы выспрашивали, какой, мол, вождь мирового пролетариата. Ничего, говорит, обыкновенный. Вроде такой, как и все. А уж заговорит, прямо живые слова кладет тебе в голову. Послухаешь, и внутри у тебя как звонкая песня.

Луша помолчала. Молча сидели у стола Цырен, тетка Катерина, Фрося. Пришла белобрысая Лелька, тихонько присела у печки.