Михаил Степанов - Ночь умирает с рассветом

Надо добыть хоть белку, хоть какую птицу, все равно... Коченеющими руками Спиридон щелкнул затвором, углубился в тайгу. Скоро вернулся к своему табору, принес куропатку, отеребил, положил возле себя. «Нет, врешь, Васяга! Спиридон живой, он еще на твоей могиле спляшет!» Он почувствовал, как вернулись силы, словно потекли горячей струей по окоченевшему телу.

Сунул руки в карман за спичками. Спичек не было.

Сердце сразу захолонуло. Вывернул все карманы, развязал мешок — спичек не было: потерял.

Как в беспамятстве повесил за спину мешок, сунул в карман голую, посиневшую на морозе куропатку, подобрал винтовку и лыжи, потащился дальше. Через несколько шагов прислонился к дереву, постоял, словно в раздумье, потом вдруг опустился на четвереньки и пополз, волоча винтовку и лыжи по колючему снегу.

...В это время Василий сидел возле горячей печки, грел у огня спину, прихлебывал из котелка обжигающий брусничный отвар. За окном уныло, на разные голоса скрипели озябшие на ветру деревья, навевали на душу тоску.

Маленькое туманное окошко скоро посерело, землянку со всех сторон обступила темнота. Василий заложил дверь на тугую деревянную задвижку, лег на топчан, укрылся полушубком.

Он долго не спал, в голову лезли незванные беспокойные мысли. Только закроет глаза и тут же представится золотой голенастый петух, вышагивающий по чистому широкому двору, в ушах слышно сытое мычание коров, блеяние овец. Будто кони ржут в сарае... Добрая, старая жизнь видится, который раз все одно и то же мерещится. Василий раскрыл глаза, вздохнул с хрипом: баста, все хорошее кануло в бездонную прорву, святая вера в душе и та качается. Господи, прости греховные мысли, бесовское наваждение...

Тощее тело Василия вздрагивало под жарким вонючим полушубком, словно кто подкидывал его на дощатом топчане. На лбу выступил липкий холодный пот. Тяжелые веки закрылись, полушубок сполз на пол. Василий заснул, словно провалился в темную яму.

В средине ночи проснулся оттого, что за дверью кто-то негромко стонал. Схватил винтовку, спустил на пол ноги, прислушался. За стенами землянки по-прежнему жалобно скрипели деревья, в окошке позвякивало стекло... И больше ничего.

«Приблазнилось», — успокоился Василий. Только лег, потянул на себя полушубок, снова услышал негромкий стон.

— Кто там? — спросил Василий, силясь отогнать страх. Винтовка в руках подрагивала, казалась очень тяжелой.

Никто не отвечал. Василий босиком подкрался к двери, прижался к ней ухом, замер. За тонкой дощатой дверью, у порога, лежал человек. Он, видно, был очень слаб: стонал тихо и редко. Василий еще раз окликнул его, он не ответил. Мысль работала быстро и ясно: тот, что за дверью, не опасен. А кто знает, может, будет польза, если не дать ему подохнуть?

Василий засветил лучину, торопливо сунул ноги в драные валенки и, не выпуская из рук винтовки, толкнул дверь Она не поддавалась — тот, снаружи, привалился к ней, мешал. Василий толкнул сильнее, приоткрыл немного, боком протискался в щель. Его сразу охватил ветер, распахнул полушубок...

Человек лежал у порога. Василий нагнулся, чтобы разглядеть, и вдруг похолодел: узнал Спиридона. В какой-то миг у него в душе смешались разные чувства — и будто жалость, что Спиридон погиб, и радостная оторопь. Растерялся, замешкался, не зная, что делать. Может, двинуть по башке прикладом — и дело с концом? «Нет», — решил он вдруг, оттащил Спиридона от порога, широко распахнул дверь, волоком втянул в землянку.

Спиридон лежал на полу, тяжело раскинув руки, Василий хлопотал около — снял мешок, полушубок, стащил сапоги. Из шапки вывалился коробок спичек. Заметив, что нет винтовки, уверенно вышел наружу: Спиридон не мог бросить ее. И правда — винтовка и лыжи были в двух шагах от землянки.

Василий жарко раскалил печь, наварил брусничного чая, насильно влил в рот Спиридону несколько глотков. Того бил озноб, голова же горела, хоть лепешки на лбу пеки. Из груди с хрипом вырывалось горячее дыхание. Василий укутал его двумя полушубками, приложил к голове мокрую тряпку, остановился, не зная, что еще сделать, встревоженно пробормотал:

— Нет, своячок, я не дам тебе околеть так просто... Не подохнешь, пока всего у тебя не выведаю...

Перед рассветом он с трудом взвалил Спиридона на топчан. У того начался бред. Василий подсел ближе, вслушивался в каждое слово, но ничего не мог разобрать.

Когда рассвело, сбегал на соседний калтус [1] Калтус — лесное болото. , набрал прошлогодней клюквы, сделал питье, отварил кусок мяса, влил Спиридону в рот две ложки горячей жижи.