Юрий Тубольцев - Катон

"Наше дело проиграно! - воскликнул Катон вслух, впервые обнаружив свой глобальный пессимизм перед окружающими. - Эти люди не могут быть победителями. Я совершил ошибку: нельзя было и близко подпускать этого человека к преторию. Увы, так же, как великое дело раскрывает доблести больших людей, оно обнажает пороки ничтожных, словно высокая волна - рифы на мелководье".

Петушиный апломб проконсульских фраз отчетливо высветил перед ним кошмар будущего. Рассеялись последние иллюзии, порожденные сознанием на-копленной в Африке мощи. Войну уже можно было считать законченной. Но такова была судьба Катона - всю жизнь защищать проигранное дело, проигранное всем остальным человечеством. Однако, будучи римлянином, он не мог сражаться без стремления к победе. И если уж нельзя было спасти сам античный мир, то Катон сумел осветить его гибель сиянием жертвенности в назидание будущим цивилизациям, закодировав трагедию своего народа нравственными символами в спасительное послание потомкам, не подозревая, однако, что взывает к подкаблучникам диктатора, способным лишь вопить от восторга и боли под ударами господского кнута.

Уже несколько лет близкая смерть могильным холодом манила Катона к глобальному покою, сулила избавленье от позора окружающего мира, но он все еще оставался жив, а значит, должен был действовать вопреки отчаянью и поперек судьбе. Все, что он создал в Африке, пошло прахом, развеянное ветром в голове одного человека. Но Катон отдавал себе отчет в том, что любой другой человек его времени на месте Метелла оказался бы не лучше. Действовала все та же формула: эти люди не способны быть победителями. Причем и сам Цезарь принадлежал к их числу. Он держал верх, лишь будучи выразителем деструктивных сил, а если бы судьба заставила его защищать республиканские, человеческие ценности, он тут же принял бы образ Метелла.

Но, что бы ни творилось в мире, Катон обязан был оставаться Катоном, а значит, ему следовало придумать спасительный ход, дающий еще один шанс обреченному государству. В бесплодном напряжении мысли Марк бродил по насыпи за городскою стеною и невидящим взглядом скользил по живописным окрестностям портового города.

Природа мучительно и медленно выздоравливала после зимнего ненастья. Зазеленела свежая трава на пригорках, откликаясь на первые солнечные лучи, в сумрачных морских водах засветилась оптимистическая синева. Но воспрявшая жизнь все еще зябко ежилась, словно спросонок в холодное утро. Большая часть сырой почвы выглядела кладбищем прошлогодней травы и миллионов букашек, отживших, отлюбивших и отстрадавших свой короткий, но зато единственный век. А крутой утес по другую сторону залива и вовсе был гол и уныл, как старец, переживший собственных детей. Тот старец действительно повидал немало. Некогда он бросил вызов морю и дерзко врезался в соленую хлябь глубоким уступом. Эта смелость привлекла родственную душу в лице Публия Сципиона Старшего, и тот поставил на нем свой лагерь, превратив его в неприступную цитадель, из которой потом он отправился в свой победный поход против Ганнибала. Тогда Африка принадлежала Карфагену, и все здесь было враждебно римлянам. Лишь этот клочок суши Сципион отвоевал у врага и природы, чтобы, оттолкнувшись от него, начать восхождение к славе и могуществу Отечества. С тех пор этот мыс назывался "Лагерь Корнелия", и каждый честолюбивый полководец почитал добрым знаком разбить здесь свои шатры. Теперь же на этом крошечном участке земли сосредоточено все, что осталось от некогда могучего государства, а вокруг господствует враг.

Невольно зацепившись взглядом за угрюмую гору, лежащую брюхом в воде, Катон погрузился в воспоминания о том, чего не видел сам, но представлял так живо, словно был квестором Сципиона вместо своего прадеда. Та война складывалась для римлян ничуть не проще нынешней, но люди были другими. Чего стоил бы Цезарь, будь рядом с ним Сципион и Фабий Максим? Однако Сципиону в свое время пришлось нелегко. Но он действовал, потому сумел одолеть и внутреннюю оппозицию и совладать с внешним врагом. А какой неожиданный поворот он дал войне!..

Тут Катона осенило. Не находя взаимопонимания с современниками, он вдруг получил помощь от единомышленника из прошлого. Именно Сципион подсказал ему тот ход, который мог повернуть войну вспять и заставить Цезаря обороняться. Не теряя времени, Марк написал Метеллу, что в ответ на его упреки в бездействии готов переправиться в Италию с теми воинами, которых он доставил в Африку, и таким способом принять удар Цезаря на себя. Катон понимал, что для успеха его замысла необходимо войско в сорок-пятьдесят тысяч бойцов, а не те десять тысяч, на которые он мог рассчитывать. Однако взрывоопасная ситуация в Италии, вкусившей "благ" нового режима, позволяла ему надеяться на положительный результат операции. В этом деле был важен первоначальный успех. Если бы Катону удалось отразить удар Антония и закрепиться на Апеннинах, в Италии вспыхнуло бы масштабное восстание, и тогда Цезарю пришлось бы оставить завоевания ради сохранения уже захваченного. Даже в случае окончательного поражения экспедиция Катона предоставила бы республиканцам возможность закрепиться в Африке, расправиться с Мавританией и овладеть Испанией. При любом исходе это было бы лучшее продолжение войны, чем со всею армией лезть в капкан Цезаря под Тапсом.