Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

Тут, неподалеку от своего поста, он достаточно долго широкой поступью штурмовал некое пространство, будто поклялся за ночь как можно чаще его пересечь. Это физическое упражнение до некоторой степени остудило его и заставило напомнить самому себе о многих обстоятельствах, кои запрещали ему ввериться чувству к девушке, коей он был бесконечно очарован.

«В моей голове, – замедлив шаги и решительно водрузив на плечо увесистый протазан, думал он, – еще осталось достаточно здравого смысла, чтобы помнить о положении, в котором я нахожусь, и своих обязательствах перед родителем, а также о том бесчестии, что на нее навлеку, добившись любви по-настоящему доброй и милой девушки, с которой я никогда бы не смог связать свою судьбу и которой не смог бы посвятить всю мою жизнь без остатка. Нет, – сказал он себе, – она позабудет меня, а я привыкну думать о ней, как о райском видении, на миг озарившем наступление ночи, в какую жизнь моя превратится до могилы».

Подумав так, он остановился, опершись на оружие. И вдруг слеза, сорвавшись с ресницы, покатилась по его щеке, оставляя на ней горячий след. Но он поборол и эту жалость к себе, как до того обуздал более бурные и неподвластные чувства. Отогнав от себя уныние и душевную слабость, он тотчас воскресил в себе дух и чуткость строгого стража, и усердно понес на часах свою службу, о которой из-за бури разыгравшихся в нем чувств ненадолго забыл. Но каково же было его удивление, когда при свете ночного светила, будто при свете дня, узрел он, как от моста к темному лесу по широкой лунной дорожке движется дух девы Анны.

ПРИЗРАК Анны Гейерштейн мелькнул мимо влюбленного юноши столь быстро, что бессильны мы то выразить словами. Но призрак был – в том нет сомнений. Когда юный англичанин, стряхнув с себя оцепенение и подняв голову, окидывал взором вкруг себя вверенное ему пространство, он уж миновал мост едва не в двух шагах от стража, даже не взглянув на него, и заспешил прямо к лесу.

Это было невероятно, чтобы Анна Гейерштейн, знакомая с человеком, некоторое время жившая с ним под одной крышей, будучи его частым партнером на танцах и в играх, даже не взглянула на него, хотя прошла так близко. Ее взор устремлен был к лесу, коего она достигнув, скрылась среди зарослей прежде, чем Артур сообразил, как ему быть.

Первым его помышлением была досада на самого себя за то, что он не окликнул ее, и не узнал, кто заставляет ее в такое время отправиться по поручению одну, и, возможно, он смог бы оказать ей какую помощь… Эта мысль полностью овладела им, и он помчался к месту, где в последний раз видел среди деревьев край ее длинного платья, и, достигнув его, негромко, из опасения растревожить замок, стал звать ее, понемногу углубляясь в лес и заклиная, если она его слышит, откликнуться. Однако ничего в ответ; и когда лес сомкнулся вокруг и стал темнее ночи, недоступный лунному свету, он вспомнил, что покинул свой пост и друзей, доверившихся ему в опасности.

Потому, он поторопился назад, занять свое место у главных ворот, одолеваемый еще более тревожными думами, чем за час до начала его караула. Тщетно он себя вопрошал, с какой целью непорочная юная дева, чье поведение до сих пор представлялось в величайшей степени благопристойным, могла ни с того ни с сего покинуть убежище в самую полночь? Он сразу отверг, ибо скорее бы умер, мерзкие домыслы, и стал перебирать все вероятные причины, способные оправдать поведение девы Анны. Нет, она не могла сделать ничего такого, за что бы ей пришлося краснеть. Но сопоставив предшествующую этому событию ее взволнованность с неожиданным бегством из замка в одиночестве и без защиты в такой поздний час, Артур неизбежно должен был заключить, что к тому ее побудили некие убедительные, и, что более всего вероятнее, от нее не зависящие причины. «Я дождусь ее возвращения, – сказал он себе, – и, если она пожелает меня выслушать, я поклянусь ей, что жизнь моя всецело принадлежит ей одной, и я готов, как человек чести, помня сколь многим она для меня рисковала, умереть за нее. И это не просто слова, за которые порицают, не вздор пустой, а лишь та малость, что весит долга джентльмена».

Но едва юноша рассудил так, и, казалось, твердо решился исполнить задуманное, как бурный поток иных дум разрушил и захлестнул его уверенность. Он вдруг подумал, что Анна, быть может, отправилась в Базель, до которого было рукой подать, и куда прежде ее приглашали, и где дядя ее имел стольких друзей. Правда, час для цели такой был вовсе не подходящий, но Артур знал, что девы швейцарские не страшатся в одиночестве пути ночного, и что Анна могла бы среди отчих холмов при лунном свете преодолеть расстояние куда большее, чтоб навестить хворого или с иной какой добродетельной целью. И, стало быть, навязывать себя ей в провожатые было бы весьма неуместно и нескромно. И так как прошла она мимо него в непосредственной близости, не принимая его во внимание, то очевидно, что она имела причину не желать встречи с ним, как вероятно и то, что поручение ее ничуть не связано с риском, и помощь его не нужна. В таком случае, при ее возвращении, ибо уходила она не прощаясь, долг джентльмена повелевает не подвергать ее поступки сомнениям, оставаться и далее «незамеченным», оставляя за ней ее право обнаруживать себя или нет.