Вальтер Скотт - Анна Гейерштейн. Или Дева Тумана

– Чума одна тебя от лени избавит! – проворчал Рудольф. – Из всех твоих братьев ты самый ушлый.

– Значит, я парень с головой, – нашелся ленивец. – Послушай, Hauptman, ты ведь сегодня ужинал, не так ли?

– Голос разума, дубина, – ответил бернец, – велит не ходить в лес голодным.

– Если мудро есть перед работой, – рассудил Сигизмунд, – то не глупее выспаться пред ней. – Молвив так, отчаянно зевнув два раза, и выказывая товарищам свой недуг, страж похромал на отдых, вполне счастливый избавленьем от докуки.

– Сколько бездарно растрачиваемой силы в его неуклюжем теле и дремлющем духе, – сказал Рудольф англичанину. – Но пора мне приступить к исполнению собственного долга. Сюда, друзья мои в дозоре!

Бернец сопроводил свои слова свистом, на который из мрака под сводами замка выступили шестеро молодцев, коих он загодя выбрал, и кто, наскоро поужинав, ождали лишь зова его. Один или двое из них шли в сопровождении больших бладхаундов – чистопородных догов 102 102 Бладхаунд (англ. bloodhound, blood – кровь; и hound – гончая) – древняя порода гончих, охотящихся по кровяному следу, известна со средних веков; славятся самым тонким чутьем среди собак; эта крупная, мощная и умная, пригодная к сыску, собака напоминает догообразных собак, распространенных повсеместно, предками которых считают тибетских догов, первые упоминания о которых относятся к 1121 г. до н.э. – собак ростом с осла и применявшихся для охоты на диких быков. Позднее тибетские доги распространились на западе – греки вывели из них бойцовых собак, так называемых молосских догов, которые участвовали в завоевательных походах древних римлян в Европу, где, следуя за своими хозяевами – легионерами, в результате скрещивания с местными породами получились различные догообразные собаки: бульдоги, тибетские мастифы, немецкие и бордосские доги, далматины, ротвейлеры, сенбернары, ньюфаундленды, кавказская и среднеазиатская овчарки и т.д., но название «дог» сохранилось лишь за немецким догом. , которых хотя чаще использовали на охоте, но как сторожевые псы они служили не хуже. Один из этих псов, которого вел на поводке юноша, предваряющий движение прочих ярдов на двадцать, принадлежал самому Доннерхугелю и был удивительно ему послушен. Трое его товарищей следовали за ним в непосредственной близости, а двое других чуть поодаль. Один из них нес сигнальный горн бернца, сделанный из рога зубра, в который при нужде надлежало трубить тревогу. Этот небольшой отряд, перейдя через ров, направилась к смежному с замком лесу, который представлял лучшее укрытие, какое можно только представить, для вероятной засады. Луна поднялась высоко и была почти кругла, так что Артур, с возвышенности, на которой стоял замок, мог наблюдать за их медленным и осторожным продвижением в ярком серебряном свете до тех пор, пока они не затерялись в густом лесу.

Когда этот предмет перестал занимать его глаза, мысли юноши в эти одинокие часы вновь обратились к Анне Гейерштейн и странному выражению на ее лице, которое омрачало его прекрасные черты. К тому ее румянцу, который вмиг согнал с лица девы смертельную бледность при встрече их глаз… Был он вызван гневом или робостью… или иным каким чувством, более благосклонным, чем первое или более сокровенным, чем второе? Молодой Филиппсон, который, подобно чосеровскому оруженосцу, был «столь же скромен, как девица» 103 103 Чосер Джефри (1340—1400) – знаменитый английский поэт, автор «Кентерберийских рассказов». , с дрожью во всем теле не осмеливался расценивать девичье смущение как проявление к нему какого-либо чувства с ее стороны, чтобы не уподобиться самонадеянному куртуазному повесе, никогда не терзающему себя сомнениями в отношении своих успехов у прекрасного пола. И все-таки никакой красочный восход солнца или закат светила никогда в глазах юноши не был так прекрасен, как тот девичий румянец, что остался в его воспоминаниях. Ни один восторженный мечтатель или чувственный поэт не отыскал бы столько причудливых образов во всем облачном небе, сколько всевозможных признаков благосклонности к нему почудилось Артуру в лике швейцарской девы.

И тут внезапная мысль о бесполезности поиска причин ее смятения вдруг оборвала его мечтанья. Ведь они повстречались, чтобы скоро расстаться навсегда. Она могла лишь остаться прекрасным видением в его памяти, и он в ее запечатлеется, как пилигрим из далекой страны недолгий срок поживший в доме ее дяди, с которым вряд ли могла бы она когда-нибудь увидеться вновь. Мысль, разорвавшая череду романтичных и волнительных грез, была подобна гарпуну вонзенному в спину кита, спящего на водной глади, которую неистовство обратило в бурю. Площадка, где Артур нес караул и которую он мерил быстрыми шагами взад и вперед от края до края, вдруг стала тесной для него. Он стремительно двинулся через мост и, миновав tete-du-pont, очутился на другой стороне рва.