Дмитрий Романов - Из варяг в греки. Набег первый

– Да всё ясно, – отвечали третьи, – Христианский жрец на нас накликал беду. Это он призвал чужаков! А Везнич пошёл, да защиту привёл.

– Сильны волхвы – ведают пути богов!

И почтенно склонялись перед жрецами, а те, загребая посохами, вступили в ворота, и за ними – сто лютых воинов могучего Светлана. Стоян и воевода Усыня вышли навстречу.

– Здрав буди, княже! – приветствовал Светлан.

– И тебе поздорову, Светлан, сын Ореха! Скажу без лукавства, не ожидал тебя, и рад, как солнцу ясному.

Стоян раскинул руки и сошёл обнять Светлана.

– Будет битва, – сказал князь.

– И сколько их пришло?

– Неведомо, Светлан. Никто не может сосчитать. А только говорят, – он отвёл старейшину в сторону, – говорят, что весь дол шлемами блестит, как половодье.

Светлан опал плечами, и вдруг стал меньше, тоньше. В страхе поднятые на князя глаза бросили на лицо серые морщины.

– А сдюжим, князь?

– Что? Не уверен?

Светлан задумался.

– Хотя если не сдюжим, они же и на наше село придут, и на Получье, и на Сожь… Всё племя на колени поставят. Надо одолеть, князь, выхода нет!

Сумятица возросла ещё больше, когда князю донесли о послах, которых гридни встретили утром у холмов. Но не стали слушать, а расстреляли их из луков. Стоян не помнил себя от гнева.

– Кто разрешил послов стрелять? Кто стрелял? Привести сюда!

А гридни только разбрелись по селу, и никто не хотел признаваться. Тела троих убитых хазар лежали в снегу за частоколом.

– Вы понимаете, что растравили зверя? – рычал князь, обращаясь ко всем и ни к кому, – Был бы толк на мир сойти. А теперь кто остановит их?

И, находя Филиппа, смиренный вид которого успокаивал гневную дрожь, жаловался ему.

– Мы могли договориться. Узнать, кто да с чем пожаловал… мировую наладить, как с печенегами было. Ну подавали бы им мёда, соболей. А теперь! Что будет теперь, Филипп?

Грек клал на широкое княжье плечо руку, второй касался его макушки.

– Всё по воле Господа. И всё в руцах Его.

– В руцах… А мне-то что делать?

– Уповать и молиться.

– Э-э, – отмахнулся князь и закусил бороду.

Кони хазар не были быстры, измотала их и голодная дорога, и ранний снег, и высокий холм, куда они поднимались скользя, а спускались с боязливым храпом.

Дружина, гридни и мужики успели вооружиться, натянуть кое-как незамысловатый стёганый доспех. Затворили ворота острога, выставили на площадь чан с вываренным соком волкобоя, или, как звали его греки – аконит. В чане мокли стрелы, повязанные у острия льняной полосой для пропитки ядом.

Светлан выставил своих воев у острога. Если враг переберётся через стену острых кольев, они должны будут первыми принять бой. Их, в свою очередь, будут прикрывать лучники Стояна. Если не помогут и ядовитые стрелы, решено было поджечь обваленный соломой частокол, и стеной огня разделить тех, кто успеет миновать стену от тех, кто ещё за ней, и по очереди перебить. У Стояна было полтысячи воинов. Но никто не ведал, сколько придёт с той стороны.

И Стоян, прося благословения у Филиппа, наблюдал из-под его креста, как все пятьсот воинов жадно вдыхают дым от жреческого курения Везнича, как глаза их ловят одноокий взгляд, и как жрец касается каждой головы корнем священного дуба.

Когда сам князь вышел перед строем, не многие глядели на него.

Он произнёс слабую речь, был бледен и прятал глаза, и всем стало ясно – в победу князь не верит. А если не верит князь, этот столп веры, то чего спрашивать с других.

Любор, дабы не видеть отцовской слабости и не тушить в себе последние угли надежды, ушёл за стогна, к терему, где искал Янку. Она ждала его ещё ночью, и потому сразу бросилась на шею, зацеловала и без лишних слов протянула холщовый мешочек.

– Что это?

– Съешь. Наши воины едят это перед битвами.

Любор высыпал на ладонь серый порошок с дольками волокон.

– Пахнет грибами.

– Говорят, наших дедов научили собирать это снадобье карелы, а тех – викинги.

Любор стоял в нерешительности.

– Князь Новгородский Рюрик, – продолжила она, – большой охотник до этих грибов.

– Ну раз Рюрик, – хмыкнул Любор, – Тогда можно…

– Ну вот, – Янка надула губы, – Раз Рюрик… а раз любимая даёт?

– Так ещё лучше, – Любор примиряюще поцеловал её в лоб.

Янка тоже поцеловала его в лоб, затем в губы, в шею, спустилась к груди. И когда уже губы её коснулись его колен, Любор удивился:

– Что ты делаешь?

– Зацеловываю. Чтобы был цел. Так делают у нас.

Он вышел из терема, уже ощущая странную лёгкость, как будто тело его надувалось воздухом, и вот-вот взлетит. Места Янкиных поцелуев пылали тихим огнём.