Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

По первопутку выросший вдвое санный поезд потянулся из Плескова в Киев.

В Предславине, в двух десятках саженей от старых княжьих палат, с лета начали ставить хоромы для Игоря и Ольги. Свозили камень и брёвна, доски и тёс.

Артель работала споро, и хоромы росли быстро, на глазах. К зиме уже вывели под крышу. Получались хоромы просторные, с кирпичной подклетью, о двух ярусах, с лесенками и башенками.

Человек двадцать мастеровых отёсывали брёвна, подгоняли одно к другому, рамы из дуба вязали — без единого гвоздя хоромы строились. А крыльцо и окна украшали резьбой затейливой.

Олег работой был доволен: мастеровых кормили с княжьей поварни вдосталь, а в банный день даже по чаше медовухи подносили. Как-то полюбопытствовал Олег у артельного старосты, сколько тот домов за свою жизнь поставил, и услышал в ответ:

— Я им, князь, счёт не веду, был бы люд доволен.

— Умельцы у тебя знатные, — похвалил князь.

И снова артельный староста ответом удивил:

— Всяк человек должон место своё понимать. Это и тебя, князь, касаемо. Ты вот из-за моря Варяжского, поди, не ради славы либо власти в Киев явился. Люд видит, ты Русь крепить намерился, и потому принял тебя.

Олег посветлел лицом:

— Твоя правда, старик, для меня власть в том, чтобы Русь едина была и не терзали её недруги.

— Потому и люд за тобой. Помогай тебе Перун...

Накануне того дня, когда Олег собрался на охоту с борзыми, Васюк держал собак впроголодь. Приезжал Олег с вечера и оставался в Предславине. На охоту выбирался рано, едва солнце поднималось.

О таком дне псаря упреждали заранее. Вот и в этот раз Васюк знал о готовящейся охоте и сообщил о том хазарскому гостю...

После ливневых дождей и наступившего короткого пригрева, несмотря на исход листопада месяца, на выкосах погнало молодую траву и запахло зеленью. Ночами на полях сжатой ржи отчаянно звали перепела. На заячьих тропах поджидали зверя силки, а всё живое нагуливало в зиму жир. Медведь, пока сон не загнал его в берлогу, беспокойно ревел на весь лес, а птицы дружно сбивались в стаи: того и гляди, снимутся и тогда днём и ночью потянутся в жаркие края.

Осенью на Урхо навалилась тоска. Такого с ним ещё не бывало. Лопарь уходил в лес, брёл не ведая куда. Однажды, утомившись, присел он на сваленное дерево и задремал. Вокруг лес шумит, деревья между собой переговариваются загадочно. Сколько длился сон, Урхо не помнит, но почудилось ему, что он в родном стойбище: загон для оленей, собак много. И отца увидел.

«Однако ты постарел, Урхо, — сказал отец. — Глаз не тот, и жить по-нашему разучился».

Но что мог ответить ему Урхо? Разве по своей воле очутился он на чужбине?

Очнулся Урхо и враз понял: по дому у него тоска, по земле родной. И вспомнил лопарь слова деда: «Олень, где бы ни бродил, умирать домой спешит. Так и старость человека к чуму зовёт. В чуме человек родился, в чуме и смерть примет».

Слова эти Урхо мальчишкой слышал и им значения не придал, теперь задумался. Видать, и вправду старость к нему приходит, пора к чуму подаваться. Упросит он Ладу, пусть слово за него князю замолвит, чтоб отпустил его, лопаря, в места родные, может, кого-нибудь из своего рода в живых застанет.

И Урхо представил, как появится в стойбище. О нём уже давно забыли, никто не помнит, что жил в стойбище молодой лопарь. Да и сам Урхо никого, верно, не узнает. То-то будет удивления, когда назовёт себя...

С верховьев великого торгового пути спустился ромейский корабль и, убрав паруса, пристал к киевскому причалу. Ворочались гости в Константинополь и просили у князя киевского месячное на прожитье: хлеба и вина, мяса и рыбы, — однако им ответили:

— Князь Олег вам, купцам ромейским, во всём отказывает, потому как ваш император нашим торговым людям ничего не велит давать. Нет меж нами ряда. Когда будет, тогда и требуйте. А жить вам, гостям ромейским, на гостевом дворе на левом берегу и в город ходить безоружно. Коли же есть и пить хотите, то отправляйтесь на торжище, где потребное и купите. Так и впредь поступать с вами будем — о том поведайте своему императору. Вы нашим купцам обиды чините, мы вам гостеприимство не выказываем.

Попросили ромеи паруса обновить, но и в том отказ получили:

— У нас полотно для тех гостей, какие с нами ряд держат. Плывите на обветшалых, авось удержат ветер.

С тем и отчалили гости, да ко всему мыто в казну киевскую за стоянку у причала уплатили. Олег был доволен, говорил: впредь пусть ума наберутся ромеи и, прежде чем уважения к себе требовать, научатся к другим почёт проявлять.