— Женщина рождена для любви, не бойся её.
Ещё не сковал лёд Волхов, шумело новгородское торжище, и гости бросали якоря у причалов. Олег любил расспрашивать, кто где побывал и что повидал. Особенно интересовался он теми, кто вёл торг в Царьграде. Расспрашивал их о городе, как он укреплён, случалось ли видеть ромейских воинов и каков флот императора.
Песнь гусляра затронула Олега, укрепила мысль пойти с русами в землю греков, а для того прежде надо было объединить всех славян. Думая о том, Олег понимал: на великом днепровском пути помехой тому станут Аскольд и Дир.
Олег помнил тот далёкий год, когда драккары норманнов, взрывая воды Варяжского моря, вошли в озеро Нево [38] Озеро Нево — Ладожское озеро.
и по Нево-реке, а затем Волховом добрались до Новгорода. Драккары Рюрика причалили к новгородскому берегу, а Аскольд и Дир отправились в поисках добычи дальше.
Потом пришло известие, что Аскольд и Дир бросили якоря в Киеве, убили Полянских князей Кия, Щека и Хорива и взяли власть над полянами. С той поры они и сидят князьями киевскими.
Иногда Олег думал, не попытаться ли ему урядиться [39] Урядиться — договориться, условиться.
добром с Аскольдом и Диром да пойти на Царьград сообща. Но он прогонял эту мысль. Тогда не будет единства славян, и каждый князь станет тянуть на себя, а этого Олег опасался.
Олег не боялся моря, норманны — его дети, господа моря и вселенной, но до той поры, пока они организованы в одну силу. Такими норманнов создал Вотан, их бог, их покровитель.
И ещё Олег знал: викинги не могут ждать и не привыкли вкладывать мечи в ножны. Он убедился в этом, когда от него ушёл Гард с викингами, теперь Новгород может покинуть ярл Вукол. Он не скрывает этого. Тогда с Олегом останутся только русичи, и им Олег верит, а в их храбрости убеждён.
Даже зимой болоту нет веры. А земля новгородская болотами богата. Вон осока, рядом снежный намёт — там жди полыньи. И так на каждом шагу: опасность подстерегает неожиданно, стоит только оступиться. Поэтому Лада идёт на широких лыжах осторожно, пробуя дорогу.
Княжне не терпится опробовать новый лук. В ней говорит азарт охотника. Накануне в версте от княжьего двора лопарь обнаружил тетеревиный ток и позвал с собой Ладу. Он шёл впереди уверенно, минуя коварные места.
— Урхо, где же? — спросила Лада.
Лопарь поднёс палец к губам, и Лада догадалась: где-то здесь рядом. Урхо зашёл с заветренной стороны, бесшумно раздвинул ветки, и Лада увидела, как на небольшой поляне топтался крупный красавец тетерев. От сознания своей важности он совсем потерял бдительность, токовал, приглашая подругу.
Ладе стало жаль убивать его, но она пришла охотиться, и если оставит тетерева живым, Урхо больше никогда не возьмёт её с собой.
Лада подняла лук, наложила стрелу и натянула тетиву... Когда Урхо поднял тетерева, на снегу осталось алое пятно.
Возвращались домой молча. Лопарь нёс птицу, и ему было непонятно, чем недовольна молодая хозяйка.
У ворот двора медвежья и козлиная головы на шестах отгоняли злых духов. Лада обернулась к Урхо:
— Возьми тетерева себе, он твой.
От князя Юрия не укрылось — непонятное творится с Ладой: то весела не в меру, то грустна. Подступил к ней с расспросами — она отмолчалась. Жене тоже невдомёк. Призвал князь гречанку:
— Ты, Анна, за Ладу в ответе! Сказывай! Помялась гречанка, но князь был суров, и она призналась: любовь явилась к княжне, но к кому, ей неведомо.
Мысленно Юрий всех перебрал, но так и не догадался. Решил Ладу пока не допрашивать — время укажет.
Мрачная, глухая ночь. Воют собаки на дворе кривичского князя Мала. Темень, ни огонька. Не стучит в колотушку караульный, и не слышно человеческого голоса. Но вдруг, будто из глубины земли, раздался вопль. Караульный зашептал:
— Чур меня, чур меня...
Тут послышался ехидный, со смешком голос Мала:
— От кого чураешься, холоп?
Вздрогнул караульный, от страха едва вымолвил:
— Будто вскричал кто-то, князь!
— Молчи, кобылья голова!
— Молчу, князь, молчу, ровно рыба.
— То-то, ино сам завопишь.
И ушёл. По снежному скрипу караульный догадался: Мал направился в сторону подземелья, где томились князьи ослушники...
А Мал той ночью казнил ватажников, каковым надлежало убить Ратибора с гриднями и увести обоз. Может, и миновала бы их суровая кара, кабы не угроза Олега. Мал рассудил по-своему: лучше убрать атамана с товарищами, нежели пострадать от варяга.
Не спалось Олегу. С вечера будто сморил сон, задремал и как наяву увидел отца. В высоких сапогах, в броне, но на голове не шлем рогатый, а обычная войлочная нурманка [40] Нурманка — скандинавская шапочка.
. Отец положил ему на плечо тяжёлую ладонь, заглянул в глаза, сказал:
Читать дальше