Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

Олег поднял брови:

— К чему кличешь, коли Ладу от меня хоронишь? В Новгород отправлюсь.

К Новгороду подъехали в полночь. Ещё издали увидели, как город светился факелами. Они горели и на крепостных стенах. И оттого небо над городом казалось тёмным. Сыпал редкий, но крупный снег. Воротная стража, узнав конунга, открыла ворота. Шум и общее гулянье захватили Олега. Пока к Детинцу ехал, не одну толпу повстречал. Из дома в дом, от избы к избе с песнями и прибаутками ходили славители. Весело, с приплясом брели, скоморошничали. С подворья Ратибора вывалились с песенкой:

За годы жизни среди славян Олег хорошо усвоил их обычаи. Сегодня они славят своё божество, собирают подношения для общей жертвы богу солнца.

Песенники отдалялись, но слова песни ещё можно было разобрать:

Застучали копыта по мостику через ров, и Олег въехал в Детинец. У высокого крыльца соскочил с коня, кинул повод отроку. Светились оконца хором, из гридницы доносился гомон, голоса. Гридница просторная, резные столбики подпирают потолки, пол свежей соломой устлан, и повсюду столы, а за ними на лавках гридни-славяне сидят. Светят жировые плошки, скупо освещают гридницу и воинов. Олег скинул на руки отроку подбитый мехом плащ, уселся между гриднями. По столу, по опорожнённым блюдам понял: гридни гуляют с вечера. Ему подали кубок. Все смолкли в ожидании. Олег обвёл гридницу взглядом, сказал:

— За дружину мою верную!

Отроки поднялись дружно:

— За конунга, за князя!

Тут только Олег увидел Ратибора. Он сидел в дальнем конце стола. Олег подумал, что Ратибор непрост, в учении с отроками строг, а на пирах в застолье не с боярской дружиной, а с младшей. Не оттого ли любим гриднями? Вот и ныне с отроками Коляду славит.

Хлопнула дверь, и с морозными клубами воздуха в гридницу ввалилась толпа славителей с песнями, прибаутками, всё закружилось, загудело, застучало. Закачалось пламя в плошках.

Олег незаметно покинул гридницу. Следом за ним в малую палату вошёл Ратибор.

— Отчего у князя Юрия не остался? Аль потчевал плохо?

— Да уж куда лучше! Только у него медведи опасны, — отшутился Олег.

— Уж не медведица ли? — с усмешкой прищурился Ратибор.

— Ты, воевода, догадлив, но я ту медведицу обломаю.

— Ой ли! Уступит ли князь Юрий?

— Тебе ли, воевода, меня не знать? Я ведь что замыслю, от того не отступлю. Ответь мне, Ратибор: дружна ли чудь с Новгородом? Твоя жена из чуди и сестрой князю Эрику приходится.

Воевода задумался.

— Трудный вопрос, конунг. Как могу я предвидеть мысли князя Эрика?

— Разумно, Ратибор. Ты спросишь, почему я интересуюсь этим? Думаю, пойдёт ли чудь со мной на ромеев.

— Но то ведь не скоро случится?

— Однако час пробьёт. И верь мне, Царьград увидит наши дружины.

— Я верю в это, конунг.

— Когда ромеи откроют врата Царьграда, а император подпишет ряд, я скажу: исполнилось слово, данное мною Рюрику. Есть государство Русь, и на великом княжении отныне сидеть Рюриковичам! Мне подсказывает это голос отца, викинга Густава.

— Ты, Олег, мудро глаголешь, одно не разумею: как Киев минешь?

— Истинно, Ратибор, на нашем пути встанут Аскольд и Дир — я помню об этом. И мне ведомо: они сильны и их дружины уже стояли под стенами града Константина. Они принудили базилевса [46] Базилевс — царь ( греч .). Базилия — царское достоинство, царский сан, власть, государство. Царьграда подписать с ними ряд, но разве император исполняет его? Ещё ведаю, Аскольд и Дир коварны.

— Коварство упреждают коварством, — перебил Олега Ратибор.

Олег потёр шрам.

— Ты прочитал мои мысли, воевода. Когда мы простимся с Новгородом, это станет началом конца Аскольда и Дира.

Всё лето и осень старосты кончанские [47] Кончанин — житель части, конца города. Кончанский — относящийся к городским концам. наряжали большим числом тяглых [48] Тяглый — податной. рубить лес, колоть брёвна на плахи, а по морозу их волоком тянули в Новгород, меняли, где подгнили, мостовые.

Глухо стучали топоры, вжикали пилы, мастеровые торопились обновить плахи на торжище и причалах: близилась весна, а с ней и гости торговые пожалуют.

На Макария солнце светило ярко, и новгородцы утверждали — быть ранней весне.

По обновлённой мостовой Олег вышел к берегу. У самой реки одна к другой лепились низкие бревенчатые баньки. День был воскресный, и они курились по-чёрному. Вон из ближней выскочила баба в чём мать родила, красная, распаренная, нырнула в сугроб, побарахталась и сызнова в баньку на полок, веником берёзовым похлестаться, паром горячим дохнуть.