Владимир Зима - Исток

— Хватит славить своего Бога, пошли! — по-гречески крикнул женщинам Могута, и когда монахини покорно подошли к люку, боярин Могута увидел, что были они и не старыми и красивыми. — Эге, да за таких молодок любой хазарин по сто золотников даст! — уже по-русски сказал себе Могута. — Живо поднимайтесь наверх! — приказал он монахиням.

Умело связав черниц по рукам и ногам, Могута вскинул ту, которая была помоложе, на плечо, словно куль с мукой, и деловито отправился на берег, к лодьям.

Игуменья, беспрестанно причитая и вскрикивая, бежала следом за Могутой.

— Тебе чего? — грозно оборачиваясь, спросил Могута.

— Варвар, возьми лучше меня, но оставь эту деву!.. — взмолилась дородная гречанка. — Кара страшная ожидает того, кто похитит её... Эта дева — возлюбленная ромейского василевса Михаила!

— А вот и поглядим, какова возлюбленная у василевса! — довольно рассмеялся Могута.

— Бери что хочешь, только оставь её!..

— Так я и взял, чего хотел. Тут мне никто не указывал. И ты, ежели не желаешь, чтобы тебя мои молодцы повязали, вали отсюда подобру-поздорову, — с жалостью оглядывая монахиню, сказал Могута.

— В обитель мне возврата нет, — горестно вздохнула игуменья и полезла в лодью.

Послышался топот сапог, натужное пыхтение — то Арпил тащил по берегу сразу двух монахинь, а они изо всех сил отбивались от варвара худенькими кулачками.

— Все в сборе? — крикнул Могута, взбегая по мосткам на борт лодьи. — Если все на месте — отходим!..

Надёжа спрыгнул на берег, чтобы отвязать причальный канат, и увидел, как от монастыря со всех ног несётся ещё одна простоволосая монахиня и кричит:

— Параскева, Параскева!..

С борта лодьи ей ответил женский голос:

— Здесь я, Феофания, здесь...

Запыхавшаяся монахиня бесстрашно прыгнула в море, подбежала к лодье и уцепилась обеими руками за борт, продолжая истошно кричать:

— Параскева, Параскева!.. Не оставляй меня, не сносить мне головы!..

Лодейники переглянулись, дождались молчаливого кивка боярина Могуты и проворно втащили мокрую монахиню в лодью.

— А ну, навались на вёсла!.. Живо отходим... — с тревогой оглядывая берег, крикнул Могута.

Но на берегу всё было спокойно.

— О, варвар!.. Ты даже представить себе не можешь, сколь страшную кару ты себе уготовил своим деянием!.. — озлобленно шипела игуменья Екатерина, люто глядя на довольно улыбающегося боярина Могуту.

— Не боюсь я вашего Бога, — отмахнулся Могута. — И верования ваши почитаю лживыми... Есть три христианские добродетели: вера, надежда, любовь, — и все три ложные! Потому что вера является испорченным знанием. Надежда коварно отнимает силы сегодня, маня неясным будущим, призраком будущего. И даже любовь в христианстве оказывается вывернутой наизнанку — не к женщине, что естественно, но — к Богу...

На чёрном небе горели яркие зелёные звёзды.

Из-за тучи выглянул месяц, осветивший серебристым светом славянские лодьи, спешно удаляющиеся от таврических берегов.

На дне лодьи боярина Могуты беспорядочно валялись богослужебные книги и церковные сосуды, яркие парчовые ризы и тяжёлые шёлковые ткани, золото и серебро, амфоры с вином и оливковым маслом, рогожные кули с солью, а вдоль бортов сидели связанные попарно спина к спине монахини и священнослужители.

— Что станем делать с чёрными? — спросил Надёжа, указывая отцу на перепуганных монахинь и слёзно молящихся греков.

— Женщин по весне отвезём к урманам, в Бирку... Там на них много охотников сыщется... Мужиков в Киеве продадим. А эту девку я оставлю себе, — сказал Могута, указывая на молодую монахиню, сидевшую без ремней и верёвок наособицу от прочих пленниц. — Сказывала настоятельница, будто это царская невеста! И впрямь — хороша. Возьму её себе.

Надёжа не отводил глаз от черноокой красавицы, однако перечить отцу не посмел.

— Эге-гей, навались, едрён корень!.. — крикнул Могута. — Надёжа, налей каждому по чаре вина!..

Лодейники налегали на вёсла, спеша за ночь уйти подальше от ограбленного монастыря.

По счастью, среди ночи подул крепкий ветер, увлёкший лодьи в открытое море, так что корсунская береговая стража их и не заметила.

Два дня лодьи летели под парусами, не останавливаясь ни на ночёвки, ни на днёвки, пока не вошли в полноводный лиман.

— Ну, вот и Славутич-батюшко! Русская река!.. Теперь, сынок, мы, почитай, уже дома, — сказал Надёже боярин Могута. — На острове Березани станем, дадим людям передышку, а то вверх по Славутичу подниматься без отдыху нам трудно будет, да и под пороги лучше подойти свежими, там ведь всякое бывает...