Игорь Лощилов - Свержение ига

Муртаза хотел уклониться от встречи — что может сказать нового очередной литовский князь? Верно, будет взывать к милосердию и молить о пощаде. Тщетно! Царевич готовил себя к престолу, а хан, как говаривал отец, должен быть, подобно камню, лишён человеческих жил. На счастье, у советников, окружавших царевича, жил оказалось предостаточно, и Лукомский знал, какие из них самые чувствительные. Знал он и как нужно разговаривать с царевичем, поэтому сразу же начал соблазнять его возможностью лёгкой победы над русскими, имеющими под Опаковом малочисленное войско.

— Ты первым ступишь на московскую землю, сделав то, что оказалось не под силу другим, а первые навсегда остаются в памяти народа. Ты первым приведёшь свой тумен в Москву, а о первых слагают песни. Ты по праву первого возьмёшь главную военную добычу, а от большого богатства идёт великая слава.

И Муртаза не устоял, он известил отца о своём намерении и, не дожидаясь его ответа, поспешил на опаковский берег Угры. Ахмат обрадовался решительности сына. Действительно, если тому повезёт, он сразу же окажется в тылу у русских, и вся их порубежная оборона рассыплется, как песок. Он вызвал Темира и приказал разослать распоряжения о возвращении Орды на исходное положение.

— А московского посла гони прочь! Коли хотят разговаривать, пусть сам Иван ко мне приходит, да поторопится. Когда сам приду, разговора не будет.

Пришедшие под Опаков московские пушкари нашли там томящуюся от безделья малочисленную сторожевую заставу. Главные силы Холмский сместил к востоку, как только обнаружился уход польских рыцарей. Пушки наскоро установили напротив брода, огораживать или окапывать их не имело смысла, ибо Угра, по всем приметам, должна была скоро стать. Первая же пробная пристрелка вызвала недоумение: ядра и дробь до воды не долетели. Пушки стреляли будто через силу, сначала шипели разозлёнными гусынями, а потом нехотя выплёвывали заряд, окутываясь густым чёрным дымом. Причиной всему оказалось негодное зелье, оно даже своим более тёмным видом отличалось от обычного. Семён с досадой заглядывал во вскрытые бочонки и почти в каждом обнаруживал черноту. Призванный Куприян молчал и прятал глаза.

— Да что с ним говорить? Переложил под пьяную руку угля, вот и вышла огреха, — предположил кто-то.

— За таку огреху в мешок да в реку!

— Да ить кабы делу помогло, а так что, авось обойдётся...

Семён, однако, надежды не разделил и решил придвинуть пушки к самой воде, рассчитывая на то, что вблизи и плевок уязвит. А для защиты пушкарай от неприятельских стрел приказал сколачивать деревянные щиты.

— Не жалеешь ты, Сеня, нас с брательником, — покряхтел так и не отставший от него дед Гуляй, — везде у тебя один разговор: давай берись за топор.

— Слышь, дед, а брат-то твой где? — спросил один из новичков.

— А вот он и есть, мой брательник, —показал Гуляй на топор, — сколь земли мы прошли с ём, не счесть нипочём.

— И говор чужеземный знаешь?

— Зачем? У нас с ним, однако, разговор везде одинаков.

Вечерами у костра Гуляй без умолку рассказывал свои бесконечные байки. Говорил и о чужих народах, с кем довелось повстречаться на долгом веку.

— Немец крепок в бою, покуда в строю, — поучал он. — Поляк отважлив, да шибко куражлив. Татарин в битве настырен, но на службе смирен. То все наши главные противцы, а есть ещё чудь белоглазая да черемиса чумазая — те совсем как дети.

— А правда, что мы пожиже наших главных супротивщиков?

— Зачем — пожиже? Всякому своё. Немец с поляком что ухватили, ино домой потащили. Зато ежели немцу богатство для сытости, то поляку для похвальбы. У нас же и у татарщины — будто косьба на барщине: сколь ни укосим, всё мимо дома носим.

— Это почему так?

— Татарину не надо запаса, он одним днём живёт, а мы — будущим. В долги не лезем, но из долгов не выходим. Всем должны: государину, боярину, попу и мало-помалу, кому на глаза попало. Чего ржёте? Спросите у старшого, зачем это мы топорами машем да у костров пляшем.

Все поглядели на Семёна.

— Так надоть... — неуверенно сказал тот.

— Вот видите, кому-тось надо, а мы должны.

Матвей не сдержался и горячо заговорил:

— Байки твои смешливы, да не вся в них правда. Долгов у нас много, точно: перед предками, что кровь пролили, желая иго ордынское совлечь; перед потомками, чтобы не корили нас за нерадение, а пуще всего — перед своей совестью. И стыдиться тех долгов не надобно, они совокупляют наш народ на общее деяние, являются источником силы и прибежищем совести, позволяют за-ради общего дела отдать жизнь и имение...