Фаина Гримберг - Гром победы

Гвардейцы были — её, за неё. Но она знала: ещё рано, ещё не время строить заговор. Чего-то недоставало. Да, сейчас она была со своими гвардейцами, но слишком в отдалении от большого света. Нельзя было так. Да, она понимала, ей недостаёт сильной партии, её партии, в свете. И для того, чтобы строить подобную партию, собирать, составлять, надобно было вернуться в общество.

Но и для этого возвращения время ещё не настало.

А судьба меж тем настраивала по-новому инструменты, для нового крещендо, чтобы люди-актёры на маскараде борьбы за власть не скучали бы и прыгали бы повыше и позанятнее.

На этот раз не было никакой внезапности. Болезнь была самая обычная, хотя и протекала тяжело. Молодой император захворал оспой.

Лизета по-быстрому перебирала возможности действий. Надобно ли? И если надобно, то как? Оспа может изуродовать страшно. А ведь ходят, ходят слухи, будто объявленная гласно государева невеста, мраморная Катенька, ныне осыпанная бриллиантами, задаренная сверх всякой меры, на деле не такой уж и хладный мрамор. Живая! Не любит будущего супруга. Это красивого юношу она не любит. А что скажет о рябом, изуродованном оспою? Конечно, Долгоруковы встанут стеной. Посмей Катенька словечко сказать, да они свяжут её верёвками, рот заткнут, в церковь к венчанию на верёвках приволокут. Но после... После венчания... Останется ли юная императрица верна рябому, нелюбимому мужу? Как может измениться характер Петра Алексеевича под влиянием внезапного уродства? Нет, нет, надобно ожидать скандала. Лизета состроила план вот какой. После свадьбы Его величества она возвращается. В Москву. Далее? Сойтись ли с племянником, сделаться ли его любовницей? Нет, этого не надобно, пожалуй. Будет лучше, если она глядеться будет обиженною, а не преуспевающей. Появиться в обществе скромной, связь с Алёшенькой напоказ не выставлять. Партию свою... Далее... Дожидаться скандала не придётся долго. Скоро, скорёхонько скандал с молодою императрицей должен произойти. Что ещё? Способствовать вместе со своей партией этому скандалу. Устроить так, чтобы поскорее молодая супруга изменила мужу-государю и чтобы это поскорее открылось. Войти к ней в доверие, быть обворожительной. В обществе быть со всеми обворожительной. И вот когда скандал разразится, вот тогда... Переворот! Штыки вокруг дворца... А для того, чтобы это сделалось скорее, не порывать с гвардейцами ни в коем случае! Алёшу при себе держать...

Ах, как она после ругала, бранила себя за все эти глупые расклады! Разложила! Расписала по-писаному! Сколько времени зря, понапрасну пролетело... Голова думная!.. А судьба всё по-своему повернула!..

Болезнь Петра Алексеевича приняла совсем уж нехороший оборот. Долгоруковы засуетились, пытались скрыть, что императору совсем худо. Цеплялись за надежду свою, уже пустую, зряшную, — вдруг ещё поправится или хоть ненадолго встанет — успеть бы обвенчать. Но пустой этой надежде не суждено было сбыться.

Как это часто бывает (и многие это замечают), перед самой смертью Пётр Алексеевич сделался тем, чем и полагалось ему быть по его возрасту, — пятнадцатилетним мальчиком. Это бывает часто, когда люди, зрелые не по годам, принуждённые рано созреть, вдруг преображаются перед смертью, словно бы телом и духом обретают свой истинный возраст.

Пётр бредил и звал сестру Наташу, самого близкого человека. А то вспоминал о Ване, о друге своём, и тогда шептал еле слышно:

— Ваня! Ваня! Друг! Прости!

И надобно сказать к чести Ивана Долгорукова, что он не покидал больного, несмотря на страшную опасность заразы.

И другой человек, не юноша, взрослый, немолодой, призываем был императором, и пришёл, и сидел у его постели. И он почитал последние желания больного важнее этой страшной возможности заразиться. Он брал мальчика за руку и держал. И мальчик, не знавший отца, пытался благодарно пожать эту большую мягкую руку.

— Андрей Иванович! Милый Андрей Иванович, я буду учиться! Не уходите, не оставляйте! Останьтесь со мной!..

И Андрей Иванович не уходил. Но думал, мягко удерживая пальцы умирающего мальчика, а какие меры следует после принять, чтобы не заразить жену Марфу Ивановну и маленьких своих сыновей.

Но только ли одною искренней добротой объяснялись поступки Ивана Долгорукова и Андрея Ивановича Остермана? Да, они не навязывались, больной сам призывал их. Но ведь он всё же был не просто мальчик — император всероссийский, Пётр II. И он должен был назвать имя своего преемника...