Фаина Гримберг - Гром победы

Опала этого семейства продлилась почему-то почти до середины тридцатых годов, до начала второй половины царствования Анны Иоанновны. Любопытно, что по воцарении своём Елизавета не чинила им, кажется, никаких видимых препон. Однако разбирая факты, можно прийти к выводу о вполне удавшейся мести Елизаветы данному семейству. Георгий Грузинский с женою и сыновьями годами жил почти безвыездно в своём волжском имении Лысково, при дворе он не являлся. Царевна Дарья, не в молодых уже годах, вышла замуж за Андрея Николаевича Янькова, совсем не годившегося ей по знатности и даже и небогатого. Это был добродушный невежественный человек, страдавший от непомерной своей толщины. Супруги вели отшельническую жизнь в самом отдалённом из своих имений. Детей у них не было. И лишь при Екатерине II потомки грузинского царя, отдавшегося в русское подданство, являются вновь во всём блеске при дворе...

...Елизавет Петровна устроила в своих покоях нечто вроде прощального приёма. Да, о ней и о её низкородном любовнике раздувались самые неимоверные сплетни. Да, государь охладел к ней, фактически он наложил на неё опалу. Но она всё устроила так, будто никакой опалы и нет, будто это она сама, по своей воле удаляется от двора. И было крайне любопытно побывать на подобном прощальном приёме. К тому же известно было, что цесаревна принимает обворожительно!..

Она сидела рядом с изящной фарфоровой статуэткой в голубом, оправленном серебристыми блондовыми кружевами туалете. Но куколка живая была, кивала высокой пудреной причёской, и на лице имела то выражение изящной искренности, участливости и одновременно — некоторой рассеянности, которое бывает столь свойственно женщине светской. Цесаревна виделась не менее изящной, но округлость щёк и приподнятых лифом бледного палевого платья грудей, крупность всего тела и сочная розовость губ придавали ей черты величия...

Собеседница её была леди Рондо [28] ...леди Рондо — супруга английского посланника, автор интересных записок и писем. , супруга английского посланника. На безупречном английском цесаревна вела беседу, исполненную такого такта и такой лёгкости и в то же время такой учтивой откровенности...

— Я сознательно бегу света, — говорила цесаревна, — я не способна к интригам, и свет не прощает мне эту неспособность. Искренних друзей, понимающих, разумных, — она посмотрела на леди Рондо значительно, — увы, их слишком мало... И вся эта пустая светская суета, вся мишура... Моя душа взыскует буколической простоты... мирная сельская жизнь, покой... скромные радости...

Но действительно, как мало могут понимать люди! Её житьё в Покровской и Александровской слободах толковали по-разному. И многие даже поверили в то, во что она хотела, чтобы верили. Пусть верят, будто она настолько распущенна, или настолько простодушна, или настолько легкомысленна, что даже не в состоянии скрыть свою пристрастность к простолюдину. Пусть верят, будто она из одного легкомыслия упустила возможность сделаться супругой молодого императора. Пусть, пусть верят!..

Никто не понял истины. И даже Андрей Иванович — нет, не понял. Ну, он-то не понял, потому что сейчас не приглядывается к ней. Сейчас ему важнее ладить с Долгоруковыми, Катеньку вот-вот объявят государевой невестой гласно...

А Лизете истина открылась через гвардейца юного, через его нехитрый разум в крепком его теле живом. Конечно, не скажешь, будто истина эта — совсем уж секретная, тайная. Все вроде бы знают, что солдаты — сила, потому что вооружены, и потому, если желаешь добиться успеха (ну сами знаете, в чём!), склоняй солдат на свою сторону... Да, но как? Нет, напрасно полагают, будто довольно швырнуть с брезгливой гримасой деньги, сыпануть золотом в ранцы — и всё сделается само собой! Не-ет! Тебя должны любить!

У отца это выходило ненарочно, оно так. Шагал вместе со своими солдатами, плыл со своими матросами; надобен был, ну и шагал по дороге пыльной, и подымался на палубу. Уважить хотел — запросто входил в избу, садился на лавку и угощался пирогом с морковью. Притворства не было а нем, он искал себе товарищей в делах своих. И разумел дела — и солдатское, и корабельное, и как законы писать. Она знала, что не разумеет и никогда не будет разуметь ничего подобного, но это не смущало её, не повергало в хаос противоречивых мыслей и сомнений. Было ясно: она — дочь императора, и значит, — наследница, и, значит, будет императрицей. Она чувствовала, что самое важное сейчас — держаться, удержаться на троне. А корабль державный, он как-нибудь поплывёт, не развалится; отец о себе не думал — корабль снастил; теперь настала пора государям и государыням более думать о себе, нежели о государстве; оно ведь так и положено... Только бы взойти на трон и удержаться, держаться!..