Лнонид Ицелев - Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка

Особенно злобную шумиху подняла американская пресса и мексиканские реакционные круги во время забастовки железнодорожников. Профсоюз работников железнодорожного транспорта СССР прислал в помощь своим мексиканским товарищам двадцать пять тысяч долларов. Президент Кальес вызвал Александру для объяснений. Всю вину она взяла на себя, заявив, что не информировала Москву о незаконном, с точки зрения мексиканского правительства, характере стачки.

Инцидент был исчерпан, однако Александре он стоил нескольких дней сердечного недомогания и удушья. Необыкновенно разряженный воздух мексиканской столицы теснил грудь. Жаркими ночами горло душили спазмы.

— Нет, — шептала Александра дежурившей возле её постели Пине Покровской, — этот климат не для обитателей ленинградских болот. Мой организм привык к влажности. Я не хочу, чтобы от сухости моя кожа стала как у крокодила!

Узнав о её самочувствии, нарком Чичерин предложил сменить Мексику на Уругвай. Однако политический климат в стране не позволял именно сейчас заявить об отзыве. Было решено к началу июня объявить, что Коллонтай едет в летний отпуск для лечения.

Для поправки здоровья она на две недели уехала в Куэрнаваку, горный курорт, расположенный у подножия песчаного плато, на котором стоит Мехико. Дышать там было значительно легче. Александра словно вернулась в привычный для её сердца климат Европы.

Поселилась она в бывшем монастыре Сан-Ахель, перестроенном теперь в загородный отель. Кельи были переделаны в гостиничные номера. Каждый вечер здесь устраивались танцы, а днём можно было наслаждаться тишиной, безлюдьем и покоем.

Кроме Александры в отеле было только два жильца. В субботу в ресторане она заметила ещё одного гостя — мужчину лет шестидесяти в генеральской форме. Пошептавшись с официантом, он подошёл к её столику и представился: генерал Франсиско Феррано, губернатор федерального округа. На Александру он произвёл приятное впечатление: высокий, с седеющей, клином подстриженной бородой; в его живых чёрных глазах было что-то неуловимо знакомое. Она разрешила ему занять место за её столом.

— Так вы та самая сеньора Коллонтай, которой нас пугают газеты?

— Та самая. Вам страшно?

— Мне всегда страшно в обществе умных и красивых женщин.

— Если генерал может признаться, что ему бывает страшно, значит, он храбрый солдат.

— Благодарю вас, сеньора. — Генерал с достоинством поклонился. — Храбрость солдата на поле боя — вещь естественная. Каким же мужеством должна обладать женщина, чтобы открыто заявить о своём непризнании семьи и брака!

— Я не признаю лишь буржуазную форму брака. В социалистическом обществе, когда исчезнет всё то гнусное, что оскверняет брачные узы, семейные отношения станут гармоничными, — с некоторой резкостью произнесла Александра.

— Вы напрасно волнуетесь, сеньора. Я вполне разделяю ваше мнение. Я сам противник брака. Причём браком я называю любое сожительство мужчины и женщины. Для меня что жена, что любовница — всё едино. Я вам скажу больше: свободное сожительство налагает больше цепей, чем законный брак. Я не о внешних обязательствах говорю, а о внутренних, моральных... Эта скованность, зависимость от собственных переживаний... Эта вечная неудовлетворённость любовницы... Моральные счета, которые она нам предъявляет... Её обиды ни с того ни с сего. А главное, что в отношениях не бывает искренности, правды. Всегда ложь, ложь обоюдная. Ложь ради покоя другого, ложь по привычке... Разве в супружестве люди бывают когда-нибудь сами собою? Такими, как с друзьями, коллегами, чужими женщинами? Разве они когда-нибудь договаривают свои мысли, дают волю своим настоящим чувствам, настроениям?.. О, об этом можно говорить много. Сам я католик, но я считаю, что у наших предков, ацтеков, были более здоровые половые отношения.

— Не знаю, как у ацтеков, — заметила Александра, — но даже в Европе ещё в средние века юноши и девушки до вступления в брак познавали друг друга во время так называемых «пробных ночей». Разве это не парадокс, что в наш «просвещённый» двадцатый век большинство легальных браков заключается втёмную, когда вступающие в брак стороны имеют лишь самое смутное представление о психике друг друга. Более того, они совершенно не ведают, существует ли между ними физиологическое сродство, то телесное созвучие, без которого брачное счастье неосуществимо.

— А если взять древних греков, мадам. Насколько совершенным был их институт любви: самоотверженные вакханки в храмах, интеллектуальные гетеры в полисах. А жёны полководцев и царей? Кто как не они вдохновляли поэтов и философов античности?