Владимир Абрамов - Хочу женщину в Ницце

– Красота женской телесности, вызывающая восхищение, кроется совсем не в эротизме, – обратилась она тонким голосом к своей родственнице, видимо в поисках поддержки.

– Да? А в чем же? – мужчина охотно откликнулся на девичью реплику и, развернувшись корпусом, как на шарнирах сразу на 90 градусов, переключил свое внимание на эту кроткую пару.

– Мера вкуса и уровень мастерства, молодой человек, – обратилась тучная дама к этому разговорчивому мужичку, – вот что определяет умение передавать не ситуацию «раздетости», а эстетический образ «наготы».

Мне повезло, что мужчина повернулся ко мне спиной, я незаметно покинула выставку и, выйдя в парк, сразу повернула туда, где возвышался памятник Дзержинскому, предварительно удостоверившись, что за мной не увязался хвостом этот чудной тип.

Яркое солнце клонилось к закату и нещадно слепило глаза, заставляя руку лихорадочно шарить в сумке в поисках очков. Снова перед моими глазами замаячил алый парус «Магии тела», монотонно похлопывающий на еще теплом осеннем ветру. Я огорченно вздохнула, сожалея, что в этот чудный погожий день встреча с магией так и не состоялась, а могла бы, очутись на стене галереи полотно Серова «Портрет Иды Рубиштейн», чей угловатый образ был выбран интернетом в качестве символа этой выставки. Однако этой картины там не было. Впрочем, наверное, ее и не должно было быть, поскольку полотно не принадлежало Третьяковке. Кстати, за последнее время мне посчастливилось бывать в Питере дважды, но оба раза я не застала картину в экспозициях Русского музея. На мой изумленный вопрос пожилая хранительница с улыбкой ответила: «Эту дамочку до сих пор хотят видеть в Европе и Америке как нашу главную жемчужину». Охотно верю, но тогда здесь мог бы выставляться известный эскиз Серова под названием «Портрет артистки и танцовщицы Иды Рубинштейн», который художник написал графитным карандашом. Он хранится в Третьяковке и проходит под инвентарным номером 113113. Этот рисунок передает восхищение автора и он был бы необыкновенно здесь кстати, впрочем, как и другие откровенные наброски Серова к этой всемирно известной картине.

Не столько чтобы отдохнуть, сколько чтобы немного отвлечься, я присела на пустую лавочку, скрытую от глаз прохожих невероятно пахучим свежестриженным кустарником. Полдюжины уверенных в себе девиц, беззаботно фланирующих по парку, привлекли мое внимание тем, что слишком шумно отгоняли от себя ногами стаю приставучих сизых голубей. Я невольно повернула голову и отметила, что все они были в ярких туфлях на невероятно высоченных каблуках. Субтильные и длинноногие, они стояли на цыпочках, будто отрываясь от земли, едва касаясь опоры, как балерины. Я невольно улыбнулась, поразившись, как этим девочкам легко удавалось передвигаться почти не сгибая ног в коленях в туфлях, похожих скорее на причудливые ходули. Чудеса, да и только. Заставить кого-либо поверить, кто не видел это своими глазами, невозможно, пока не увидишь это сам. Так, наверное, и в искусстве. Прежде чем попытаться перенести телесное чудо на холст, нужно это чудо увидеть не во сне, а наяву. Так случилось и Серовым. Предмет своих многолетних воздыханий, образ Навзикаи, который неоднократно приходил к Валентину Александровичу во сне, художник увидел наяву в Париже только в 1910 году незадолго до своей смерти.

– Ну что перед нею все наши барышни, – сказал он восторженно своим ученикам и друзьям, когда в Париже увидел свою призрачную мечту в облике танцовщицы под именем Ида Рубинштейн, и вознес к небесам свои дрожащие от волнения коротенькие руки. В тот момент, по признанию друзей, Серов удивительно походил на самого Наполеона Бонапарта и не только по причине малого роста: гения русской портретной живописи мучили вечные поиски истины и славы. Немногословный по натуре Валентин Александрович был тогда необычайно словоохотлив.

– Ну что, скажите, можно было сделать с Орловой, открытое лицо… Да что в нем, какие черты?!

Это Серов говорил ученикам о самой княгине Ольге Константиновне Орловой, легендарной личности высшего петербургского общества, ведущей свою родословную от самих Рюриковичей. Считалось, что только она имела дар первой почувствовать новые веяния во французской моде и немедленно организовать ее показ в салонах Москвы и Петербурга. Она и сама обладала чудесной фигурой и царственной осанкой с флером эротизма, от которых трепетали художники Бенуа и Сомов. Она была первой из первых во всем и не терпела рядом с собой иных красавиц. Своей серьезной соперницей в умении одеваться не только изысканно, но и современно Орлова считала княгиню Юсупову. Зинаида Николаевна была прекрасна лицом, к тому же высока и изящна. Одним словом, блестящая красавица, которую не зря называли петербургской прелестницей. Она не хуже прославленных танцовщиц исполняла русские танцы, к тому же была очень умна. Серов написал ее портрет, когда Юсуповой уже шел пятый десяток. Зинаида Николаевна была проста в обращении и абсолютно не честолюбива. Эти черты ее характера приятно поразили Серова. Однажды Орлова увидела портрет своей соперницы его кисти и немедленно пожелала иметь нечто подобное, но непременно в роскошном наряде, подчеркивающем ее безупречную фигуру. Кроме своей блестящей родословной, богатства и великолепных внешних данных она еще гордилась тем, что ее мама была племянницей легендарного генерала Скобелева, того, кто умер в рассвете славы в Москве в постели шикарной проститутки от любовного удара и чей памятник долгие годы украшал Тверскую площадь.