Сергей Курган - Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая

– Кстати, Аня, именно тут, в Соборе Богоматери в Шартре в 1908 году обратился в католицизм французский поэт Шарль Пеги. Тут и мемориальная доска есть – видите?

– Да, Серж, я вижу. Но что значит «обратился»? Ведь французы и так католики, или я ошибаюсь?

– Ну, сугубо формально они числятся таковыми. Но тут речь идет о подлинной вере, о религиозном чувстве. Разумеется, на самом деле это произошло не в один миг, но именно здесь, в этом Соборе произошел качественный скачок в его сознании.

– Вы как будто препарировали его мозг.

– Препарируя мозг, невозможно ничего сказать об интеллекте того, кому он принадлежал, уверяю вас. А я, ну скажем, просто прибег к психологическому моделированию. И поверьте – это не так уж сложно: он был простым малым – этот сын виноградарей с берегов Луары. Понятна и его эволюция: от социалиста, соратника Жана Жореса до глубоко верующего католика. Но я вспомнил о нем… Как вы думаете, почему?

– Из-за этой мемориальной доски? – спросила Аня, неуверенно.

– Главным образом, потому что он тоже, как и многие, подпал под воздействие образа Жанны д/Арк и написал о ней «Мистерию о милосердии Жанны д/Арк». Это было перед Первой Мировой войной. А затем, уже совсем незадолго до войны – как он называл их – «Ковер о святой Женевьеве и Жанне д\Арк».

– Ковер? – удивилась Аня.

– Ну да – он называл свои творения «коврами», – хотя, может быть, лучше это перевести как «шпалеры» или даже «гобелены».

– Это стихи?

– Да.

– Хорошие?

– Тяжелые. Немного корявые – не без того. Но с искренним чувством – для стихов это принципиально важно: это статью, например, можно написать заказную, без веры в то, что пишешь. И может получиться хорошо, – если есть профессионализм. А вот со стихами так не получится: без подлинного чувства их не напишешь. А если, ломая себя, все же напишешь, то получится…

Серж не успел закончить фразу, так как случилось неожиданное – «подал голос» Анин мобильник. Хотя, парадоксальным образом, Аня и ждала этого звонка, в последнее время испытывая растущее беспокойство. Звонил Макс.

И все- таки, до чего же они удобны, эти стульчики и креслица с короткими ножками! И пусть говорят, сколько влезет, что это эклектика, беспорядочный «винегрет» из самых разных, порою якобы даже не сочетающихся стилей – всяких мастей «знатоки» и самозваные «эксперты» всегда бурчат подобное. Они всегда недовольны, эти адепты «классической чистоты», гармонии и всего такого. Между прочим, Сильвестр еще посмотрел бы, как бы им понравилось сидеть весь вечер на жестких «классических» скамьях, рискуя отсидеть свои отнюдь не классические ягодицы. Или, быть может, они предпочли бы, чтобы уж окончательно уподобиться римлянам и грекам, вовсе не сидеть, а возлежать на ложах в вынужденно чертовски неудобных позах? Что бы они тогда запели? Неужели разливались бы соловьями, с легкой ироничной улыбкой на устах, в духе стоиков презирая неудобства? Впрочем, наверняка нашлись бы и такие – готовые корячиться, но «держать марку». И черт с ними!

Не таков был Сильвестр. Ему было по душе это смешение: ренессанс, Людовик XV, Людовик XVI, стиль «буль» и прочее. Вызолоченная мебель на тонких ножках, тяжелые драпировки, бронзовые вазы и часы с искусственно, но искусно наведенной патиной. Мебель из грушевого дерева, покрытого черной краской, с инкрустациями из перламутра и панциря черепахи.

Особенно нравились ему новшества, привнесенные эпохой Второй Империи: «кресла-жабы», угловые диваны, пуфы, вращающиеся этажерки, широкое использование нетрадиционных видов древесины: бамбука, ивы, ротанга 15 15 Ротанг – вид тропических лиан. . Эта мебель, которую ревнители вкуса называли уютно-мещанской или безвкусной, была, на самом деле, просто удобной, – особенно эти кресла, в которых было комфортно сидеть и тем, кому судьба не дала длинных ног. И хотя у самого Сильвестра рост был довольно высокий, но все равно – это решительным образом нравилось ему.

Вот и сейчас он как раз сидел в таком кресле-жабе с короткими ножками, закрытыми бахромой, в гостиной Месье Гранжана, представлявшей собой, так сказать, витрину этого сложного конгломерата, который ревнители вкуса клеймили как отсутствие стиля, но каковой на самом деле можно было назвать стилем Второй Империи. Он был тут не впервые – и обстановка была для него уже привычной: она должна была производить внушительное впечатление на клиентов – Гранжан занимался розничной торговлей ювелирными камнями. И потому гостиная поражала даже видавших виды своей роскошью. Более того, говорили – и Сильвестр готов был с этим согласиться, что обстановка в парадных покоях Гранжана была чуть ли не похлеще, чем в апартаментах Наполеона Третьего в Тюильри.