Александр Бабчинецкий - Предтеча. Роман

Голос незнакомца задрожал, кулаки сжались, желваки заиграли.

– Как ворвались степняки в городище, сестрица твоя только рану целить мне кончила. Бабы, какие тем же занимались, с криком побежали, Малинка – последней. У корчмы ей аркан набросили, повязали. Не рыдала, не рвалась, только крикнула: «Убегу!» Да, хороша, девка, шустра, – закончил незнакомец.

– Небось, к Сурожу пошли, бедолаги, – добавил Звяга.

И тут же обратился к Вокше с вопросом, что он думает делать с погибшими родителями? Юноша и сам не знал, удручённо разведя руками. Ремесленник на это высказал предложение снести тела на общее кострище, да и справить там завтра утром тризну по убитым селянам, а заодно и по угнанным селянкам, ибо из рабства ещё никто не возвращался.

– Прости уж, Смолятич, что водицей не напоил.

– Не кручинься сим, отроче. Куда же ты теперь?

– Пойду в Киев, как тятька наказывал. Может, оттуда удастся сестрицу сыскать.

– И то верно, вьюнош. Надежду не след терять, она нам жизнь облегчает, с нею и лихо – мёд. Ступай, родимец, чаю, радость ты там встретишь.

Вокша повернулся и побежал к дому. И только тут, чуть завернув за угол недогоревшей избы, он смог наконец дать волю своему нестерпимому горю и вольным слезам. В плаче и рыданиях твердил ласковые слова сестре, которая была ему и нянькой, и сиделкой, а порою даже мать заменяла. Вспоминал самое лучшее, что было связано с нею. Тут же, сжав кулаки и повернувшись на восход, поклялся Перуном непременно найти дорогую Малинушку, где бы она ни была, живою или мёртвою.

Придя домой, обнаружил, что дети уже накормлены Пешком и спят, а сам он тоже поел и дожидался возвращения хозяина.

– Ты бы тоже перекусил что, сытый ведь голодного не разумеет.

За столом Вокша, не торопясь, поведал другу обо всём, что удалось узнать у ратников о сестрице. И опять невольная наследница пережитого увлажнила щеку, глаза запеленило мутной поволокой.

– Не надо, не стоит сейчас. Может статься, сыщется. Слыхал я ономнясь у одного страдника дочь умыкнули тати заезжие. Родители гореванили не можно словом передать. Искали везде, куда богам было угодно указать. Год уж прошёл, а они продолжали поиски с доброй надеждой на удачу. Настойчивость и вера были вознаграждены. Отыскалась дочь его в Ромейской державе, служила в прислугах у тамошнего купца. А тот купил её у хазарина. Посоветовался страдник с роднёй да друзьями. Собрали, какие могли, гривны 31 31 Гривны – денежная единица Древней Руси. и выкупили девушку. Купец не жадным оказался.

Почти всю ночь снилась Вокше Малинка. Будто находилась она в страшном и сыром подвале, что-то там делала и одета в невероятно рваное рубище, которое и одеждой-то срамотно назвать, коль груди совсем голые. Сестрица часто смахивала ладонью капающий со лба пот. А где-то высоко, над её головой, виднелось злобно смеющееся лицо отвратительного толстяка с трясущимся подбородком.

Ещё до зари Пешок пробежал по уцелевшим, но пустым избам, где сохранился домовой обиход 32 32 Домовой обиход (древнерус.) – совокупность всего хозяйства в доме. и раздобыл что можно на завтрак и в дорогу.

После подъёма все плотно позавтракали и приготовились к позднему обеду.

– Как же город тот искать станем? – спросил Пешок, дожёвывая кусок отварной говядины с ржаным хлебом.

– А вот прислоняй слух да суди: прав я или ты что предложишь. Я же смекаю идти с полудня на полночь да по дороге расспрашивать всякого встречного да поперечного, как сестрица сказывала: «Язык до Киева доведёт».

– Не всуе ли хлопоты? Небось, и здесь бы со временем обжились, а заодно и Малинку не торопясь искали.

– Вот сего ради и идём в Киев. Оттуда и за море виднее.

Сразу после всего собрались и направили стопы по северной дороге. Чуть отошли от Ратицы, Пешок встал на колени и, оборотясь на восход, творил щепотью непонятные Вокше знаки, шептал неведомые словеса. В докончание произнёс уже громче:

– Сохрани и помилуй, оборони горемычных!

Молча, почти без разговоров, шли до ближайшего поселения, но и там побывали проклятые. Вороньё тучами носилось над местом страшного разоренья и разбоя. Здесь, видимо, даже трупы некому было убрать: всюду лежали уже распухшие убитые, изрубленные, обезглавленные, источавшие нестерпимое зловоние. Кое-как всё же удалось найти съестное. Но лишь отойдя на порядочное расстояние, путники, вымученные трудным переходом, смогли наконец отдохнуть и пообедать в тени огромного дуба, росшего подле дороги. Рядом, к счастью, обнаружили родник, который раздвинул песчаное взгорочье студёными струями. Напились из него освежающей прохлады и даже соснули часок, другой. А когда встали, быстро направились дальше, но только к вечеру, уже ввиду какого-то селения решились остановиться на ночлег. И без ужина, более желающие сна, нежели пищи, уснули под неумолчный звон мошкары да комаров.