Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 1. Перевод Лидии Гончаровой

«Голоса хора небесного ожили, ибо, что такое есть музыка, как не хор небесный. Благословенны музыканты, ведь они всем людям на свете напоминают, что у них в теле есть не только желудок, но и сердце, и сердце – это главное».

Он протянул салфетку лакею и встретил снова сияющий взгляд. Графиня Тунова по-матерински мягко напомнила:

«Моцарт, мы ещё ждём от вас заключения и разъяснения о том, что общего имеете вы с пекарским подмастерьем, с чего вы начали рассказ про „Фигаро“?»

Моцарт выпил красного вина, глаза его загорелись:

«Заключение, или финал, это всегда должно быть в быстром темпе и, разумеется, весело, чтобы все слушатели пришли в себя. Итак, – «Фигаро», итальянцы, Моцарт и пекарский подмастерье.

«Фигаро» разлетелся с театральных подмостков по всей Вене очень весело, всюду о нём бежала молва, и даже будучи не по душе неким сеньорам и сеньоритам, они всё равно смеялись и кричали «браво». Ну и кое-кто так быстро позаботился за моей спиной, что «Фигаро» был, как говорится незаметно, со сцены снят.

Но это не был бы Фигаро, если бы дал о себе забыть. Раз уж он разогнался, его не остановишь. Добежал прямо сюда до Праги, а здесь нет ни всемогущего интенданта, ни льстивого Сальери, ни капризного императора. Зато было музыкальное сообщество, которое приняло его с распростёртыми объятиями, что бы там Вена ни говорила.

Прага просто приняла «Фигаро», как своего. И уже фигаровы мелодии проникли в сердца простых людей. Об этом всем присутствующим здесь редким гостям с большой радостью позволяет себе сообщить сам автор, который сегодня приехал окоченелый к воротам Праги, занесённой снегом, и был встречен, как в сказке, неизвестным посланником в образе булочника, который свистел «Фигаро» на ходу, как свою любимую песенку. Замёрзшее лицо автора растаяло. Словно солнце волшебной палочкой оживило обледенелую землю.

И вот я уже смеюсь над всем вокруг, а закулисные интриганы с их сладкими ухмылками провалились для меня в этот миг в небытие. Этот булочник свистел «Non piu andrai» с удовольствием, а я рядом забыл обо всём плохом. Так и въехал радостно в этот таинственный стобашенный город, как в родной.

Спасибо тому босоногому посыльному в домашних туфлях, который сам того не ведая, подтвердил ваше лестное известие об успехе «Фигаро», и тем приятнее стало мне это приглашение от лица милостивой пани графини Вильемины и Его Светлости Яна Йозефа Туна».

Взволнованный Моцарт поднялся и протянул бокал искрящегося вина к Тунам, которые подняли свои чаши, и все вокруг стола, графы Ностиц, Канал, Пахта, Шёнборн, Штернберк, Кинский чокались бокалами, зазвенело старинное чешское стекло, заиграло в нём вино, и настал момент тишины, похожий на тот, когда трубачи подносят к устам инструменты.

Все присутствующие смотрели на Моцарта, как на главнокомандующего. Старый граф, чешский Тун, поставил бокал и с лёгким поклоном обратился к Моцарту:

«Маэстро, жду вас на домашний концерт моей капеллы, которая сегодня удостоилась чести впервые играть перед вами».

Вельможный пан граф Ян Йозеф Тун поднялся, а за ним все присутствующие. Чешский Тун подал руку Констанции Моцарт, маэстро Моцарт пани графине Туновой, так и вошли в большой салон, где уже стояла в полной готовности вся капелла в красных ливреях и белых париках.

Заиграли торжественные фанфары, загремели барабаны. Фанфары звучали до тех пор, пока всё общество не расселось по местам. Капельмейстер дирижировал так энергично, что смычком почти доставал люстру, когда же музыка смолкла, он глубоко поклонился и ожидал в покорном поклоне знака его милости, что концерт можно начинать.

Внезапно Моцарт обратился к Туну:

«Да ведь это скрипач Клацкель, по-прозванию Патан. Он играл в придворном театре, а также часто солировал перед императором Йозефом!»

Тун с удовлетворением подтвердил:

«Да, это Штепан Клацкель. Как только он вернулся из концертного турне по Германии и Парижу, я назначил его руководителем моей капеллы», – сделал знак ожидающему Клацкелю начинать, и тот проворно сел за первый пульт.

Огонь от двух больших каминов озарял капеллу. Музыканты, натянутые как струны на их инструментах, следили за концертмейстером. Его смычок с торжественной сосредоточенностью властно на piano взял первый звук. И одновременно с Клацкелем все музыканты заиграли прелестное LARGO. Все как один, одинаково напряжённо, в едином ритме, как будто слились в величественной реке, и её могучее течение направляется вдаль, провожаемое шумящими деревьями.