Моцарт:
«А сам Глюк заезжал сюда к вам?»
«Неоднократно», – отвечает Кухарж, – «очень любил, всегда говорил, что приезжает, как домой, здесь его корни, его предки».
«А что ещё здесь игралось, кроме Глюковых опер?»
Капельник Стробах:
«Ничего особенного не выберу из нашего репертуара. Что играют везде, то играем и мы. Траэтта, Чимароза, Анфоцци, Газзанига, Гульельми. Всё в руках итальянцев, как и везде по Европе. Но вот, наконец, пришло время, когда тому течению модной музыки кое-кто противопоставил новое направление и дал ему дорогу. Такой, наконец, нашёлся, и это ваш Фигаро, маэстро».
Моцарт смотрит с удивлением:
«Фигаро»? Вы считаете его проявлением нового в музыке?»
Кухарж со Стробахом заговорили вместе, перебивая друг друга:
«А как же? Он принёс столько новых красивых музыкальных мыслей, да таких ярких, что сокрушил весь оркестр, а с ними и певцов, а затем и всю публику. Да что я вам говорю. Сами слышите, за те пару часов, что вы в Праге, как этого „Фигаро“ здесь полюбили».
Моцарт с благодарностью воодушевлённо закивал головой:
«Я так всему этому рад, что не нахожу слов. Сердце моё переполнено. Особенно от понимания того, что музыка моя затронула сердца публики, что они поют её вместе со мной, тут и возникает настоящее братское понимание среди музыкантов».
Граф Канал поднял бокал:
«Надеюсь, маэстро, вы напишете ещё много такой же радостной и весёлой музыки, как ваш „Фигаро“. За ваше здоровье! Vivat „Фигаро“, vivat Моцарт!»
Зазвенели бокалы. Граф Канал повернул голову к открытым дверям, откуда лились звуки музыки на мотивы из «Фигаро».
«Слышите? Перед ним невозможно устоять, каждому поднимает настроение своим неодолимым юмором. Именно так, как захватил сердце пани Жозефы Душковой и Франтишека Душека, которые услышали его в Вене, по пути в Зальцбург.
Вернувшись, они рассказывали о вашем «Фигаро», а пани Душкова даже запомнила несколько мелодий и спела за клавиром без слов с таким вдохновеньем, что мы все захотели узнать «Фигаро» в его настоящем полном виде. Особенно потому, что до нас дошёл слух о том, какие интриги плетутся вокруг него в Вене, что он в них уж завяз и перестал исполняться».
– 3 —
Барон Бретфельд встал и предложил своему милому гостю пройти в танцевальный зал. Пока проходили через игорный салон, там как раз достигла высшего напряжения карточная игра, последние козыри возбуждённый побагровевший игрок бросал яростно на стол с победным возгласом: «Выигрываю партию, как Фигаро!», и тут же запел «Non piu andrai…", при этом пальцами выстукивал по столу так сильно, что монеты, лежащие на нём, прыгали и звенели.
У Моцарта от всего этого голова пошла кругом. Нет, это уж слишком, когда отовсюду вылезает его Фигаро. Проходят дальше – навстречу им идёт некто высокий, толстопузый, полный достойного душевного расположения, сладким голосом выпевает:
«Да это маэстро Моцарт! Я – Доменико Гвардасони, импресарио и главный режиссёр Ностицова театра, и я имею честь склониться перед вами и благодарить за вашего „Фигаро“, который идёт у нас нарасхват»
После Гвардасони объявилась красавица-итальянка, которую директор представил прелестным театральным жестом:
«Примадонна Мицелёва, наироскошнейший паж Керубино и обожающая вас поклонница, маэстро».
Глаза Моцарта встретились с горящим взглядом известной певицы Мицелёвой. Целует ей руку:
«Счастлив познакомиться с вами. О вас говорят много лестного, как в Вене, так и здесь. Надеюсь скоро вас услышать».
Говорит Гвардасони:
«В воскресенье будем играть в вашу честь Фигаро, для вас заказана ложа. Надеюсь, вы придёте непременно».
Гвардасони говорил с большой важностью, при этом извлёк из пурпурного сюртука золотую табакерку, королевским жестом открыл её и внушительно понюхал.
Моцарт поклонился:
«Буду с нетерпением ждать воскресенья, мечтаю увидеть вашего Фигаро, господа, особенно, если в нём поёт такой очаровательный Керубино».
Мицелёва приняла поклон, обольстительно потупив взгляд, а её веер сильно затрепетал вокруг раскрасневшегося лица. Тут стали подходить другие гости, высший свет Праги, чешское дворянство, учёные, пражские музыкальные деятели, регенты, а также всевозможные красавицы, были среди них как свежие бутоны, так и вполне распустившиеся розы. Все с любезными улыбками и в танцевальном кружении.
Вот Ностицовы наимилейшие друзья и единомышленники Йозеф Добровский с Мартином Пельцлем, вот Выдра, здесь и задиристый Еник из Братржиц, сыплет остротами, Рафаэль Унгар, профессор Корнова, профессор Мейсснер, что ни имя – то личность, и в те минуты, когда их представляли Моцарту, каждый умилялся и сиял.
Читать дальше