Жан Гросс-Толстиков: Альманах «Герои войны»

Лейтенант Позняков старательно перевел сказанное. Ганс громко хмыкнул и нагло оскалился широкой улыбкой.

– Und Sie wissen immer noch nicht alles über deinen held? – вопросом на вопрос ответил пленный танкист.

– Товарищ капитан, – смущенно произнес переводчик. – Похоже, что его удивляет тот факт… Что мы до сих пор ничего не знали об этом… с его же слов, герое.

– О каком герое? – переспросил Мочков.

– О солдате, принявшем бой против фашистов… Согласно записям в дневнике Крауса, – пояснил Позняков. – Этот фашист называет советского солдата героем. И мне кажется, товарищ капитан, он не насмехается, а, наоборот, абсолютно серьезен в своих словах.

– Когда кажется, креститься надо! – огрызнулся особист.

– Я не могу креститься, товарищ капитан, – смущенно пожал плечами лейтенант-переводчик. – Я же коммунист.

– Забудь, – махнул рукой Мочков. – Это я к слову… Где вас таких только берут? Вроде по-русски говоришь, а иногда я тебя, Позняков, просто не понимаю.

– Извините, товарищ капитан… Филфак.

– А?

– Филологический факультет, – уточнил лейтенант. – Ленинградского университета… Еще до войны окончил.

Снова отмахнувшись от Познякова рукой, капитан перевел взгляд на молчаливо сидящего на табурете немца.

– Значит, о герое, говоришь, – нахмурился Мочков. – Хельд, то бишь по-вашему. Ну ну…

Мочков поднялся со стула и прошелся от одной стены к другой, искоса следя за немцем. Затем капитан НКВД подошел к лейтенанту Познякову, зачем-то повертел верхнюю пуговицу на гимнастерке последнего и криво улыбнулся.

– А ну-ка, Позняков… Скажи-ка этой наглой морде, что если он тут мне будет юлить и издеваться, я его сегодня же к стенке поставлю… Вообще, зачем только Митричевы мужики его к нам приволокли? Грохнули бы там же возле танка и дело с концом.

Особист резко повернулся и пристально уставился на пленного, в тоже время махнув Познякову рукой, мол, начинай уже переводить.

– Obersturmführer, wenn Sie.., – начал подбирать слова переводчик, как вдруг фашист медленно поднял указательный палец вверх, призывая к вниманию.

– Ich habe eine gute Idee, was du mit mir machst… Ist mein Krieg verloren, – с удивительным и даже несколько завидным спокойствием в голосе ответил оберлейтенант Краус.

– Вы представляете, товарищ капитан, – Позняков не удержался от язвительной ухмылки. – Он не дал мне даже начать перевод ваших слов… Говорит, что отлично представляет, что мы с ним сделаем…

– Неужели? – переспросил Мочков.

– Говорит, его война проиграна.

– Ist mein Krieg verloren, – тихо повторил Ганс Краус.

– Это ты, сволочь, правильно понимаешь, – часто кивая фашистскому танкисту, согласился особист НКВД.

Мочков снова подошел к стулу и сел на свое прежнее место. В очередной раз пристально посмотрел в глаза пленного оберлейтенанта.

– Так как, ты говоришь, звали того русского солдата? – прищурившись, переспросил капитан Мочков.

– Weider sagen, was war der name dieses russischen soldat? – переводчик тотчас же повторил вопрос капитана.

Ганс поднял уставшие глаза и посмотрел на особиста НКВД. Неожиданно как для Мочкова, так и для Познякова, немец лукаво ухмыльнулся.

Лето, 1936.

Яркое полуденное солнце заливало ярким светом тихий маленький двор некоего советского городка. Надуваясь парусами, свежевыстиранное белье покачивалось на растянутых по двору бечевочках. В тени раскидистой кроны старого дерева четверо мужиков развернули баталию, глухо выбивая пыль из дощатого стола костяшками домино. В самом дальнем углу двора, около покосившихся сараев, небольшая группа ребятишек оккупировала забор, отчего походила на стайку воробьев.

– Буга, Буга, Буга! Пли! – скандировала детская публика.

На вид хилые тонкие детские ручонки, не теряя времени на прицел, метко выбивали из рогатки выстроенные в ряд жестянки одну за другой. Неожиданно, очередной выстрел не достиг намеченной цели. Камешек чиркнул о кирпичную приступку, отрикошетил и умчался сквозь крону дерева. Незамедлительно послышался звон разбитого стекла.

– Шухер, пацаны! – взвизгнул чей-то голос и вся группа ребятишек молниеносно ретировалась с забора на землю.

Зима, 1942.

С оглушительным грохотом взорвался танк, беспечно шедший во главе фашистской колонны и первым въехавший на мостик через реку. Огненное пламя, клубы черного дыма и сноп грязного снега взметнулись вверх, унося оторванную башню танка. Шедшие следом тяжелые грузовики завиляли по заснеженной дороге в попытке затормозить и избежать столкновения друг с другом. Режущий слух визг рессор и тормозных колодок нарушил сонливую умиротворенность зимнего дня. Солдаты Великой Германии зелено-белой волной хлынули из кузовов военных «трехтонников», на ходу передергивая затворы карабинов.