Карел Коваль - Моцарт в Праге. Том 2. Перевод Лидии Гончаровой

Пани Жозефина спела арию графини из «Фигаро» и донну Анну. Успех огромный. Пела она – ну просто радость послушать. А уж у курфюрста пела – так ещё лучше. Говорю тебе, успех огромный».

– 4 —

Душек отвернулся, проглотил глубокий вдох:

«Ну, а ты что играл?»

«Свой клавирный концерт D-dur и всякие мелочи, не стоит и упоминать. Ты знаешь эти придворные концерты. Больше разговаривают, чем слушают, и каждый делает остроумные замечания, чтобы выставить себя более значительным, чем сама музыка».

«А каков гонорар?»

«На следующий день прислали сто дукатов».

«О дальнейших концертах не было предложений?»

«От двора – нет. Нашу компанию пригласили к русскому посланнику князю Белосельскому. После богатырского русского обеда мы со всем сообществом из посольства просидели в придворном костёле, и я играл на прекрасном органе. Во время игры я заметил несколько весьма многозначительных взглядов. Подумал, что они означают? Понял, что-то затевается.

Ну конечно, им понадобилась сенсация. Как оказалось, в это же время там был Ян Вилем Гасслер, органист из Эрфурта, ученик Баха. Уже вечером у князя Белосельского мы с ним столкнулись, его попросили тоже играть, устроили конкурс. Публика постепенно оставила его и собралась у моего клавира.

Я вспомнил подобную ситуацию у императора Йозефа, там я выиграл встречу с Клементи. Но меня эти вещи давно уже не интересуют, друг мой, у меня в голове всё другое, куда более важное. Я сыт по горло такими концертами, когда музыкантов выставляют вроде манекенов в магазине».

«И таков весь результат поездки?»

Моцарт вытащил из кармана золотую табакерку, подарок прусского короля, задаток за шесть струнных квартетов и шесть клавирных сонат. Душек осмотрел произведение искусства, иронично улыбнулся:

«Новый экземпляр для твоей коллекции, для той, что я видел у тебя дома в Зальцбурге. Твой отец мне показывал её и говорил, что к старости откроет золотую лавку».

У Моцарта защипало глаза. Он положил красивую табакерку на клавесин и прикрыл её колючими розами. Сел к инструменту, начал играть. Первые же звуки, сильные и яркие, будто звёзды осветили ночную Бертрамку. Челядь вышла из душных помещений во двор, послушать игру любимца. С плеч долой вся усталость, когда играет маэстро, стоят как заворожённые.

Так было здесь всегда. Наконец-то он снова здесь, долгожданный гость Бертрамки. Франтишек Душек – словно в радостном сне. Глаза остановил на цветах, что лежат на клавесине, видит розовую ветку с шипами. Подумал, красоту нередко окружают колючки. Клавесин умолк.

Моцарт посмотрел на Душка, заметил его глубокие размышления. Почувствовал в этот момент, как он сильно любит этого человека, вспомнил, как много хорошего сделали для него Франтишек и пани Жозефина. В тяжёлые времена открыли перед ним золотые врата Праги, тем самым, совершив поворот в его жизни.

Душек опустил глаза, был растроган, будто прочитал мысли друга. Вдруг порывисто встаёт, подходит к библиотеке, извлёкает оттуда продолговатый свёрток:

«Здесь у меня кое-что для тебя, на память». – Он положил свёрток на клавесин, колючая роза обронила лепесток на заголовок:

«Фр. Душек. Сонаты для клавесина».

Моцарт воскликнул радостно:

«Ты не представляешь, Франтишек, какую радость мне доставил!», – выхватывает ноты, – «Только здесь кое-что отсутствует».

Душек испугался:

«Что? Что-то не так?»

«Посвящение, пожалуйста, друг мой!».

Перо заскрипело, запело в ночной тишине. Под веткой роз соединились в дружеской любви два прекрасных имени: Вольфганг Моцарт и Франтишек Душек. К ним могла присоединиться и вся Прага…

Рано утром приказчик Томаш разбудил господ сообщением, что карета приготовлена. В глазах Моцарта появились слёзы во время рукопожатий и прощальных объятий со всеми друзьями с Бертрамки. Он уже сидел в экипаже, когда подбежала Анинка с цветами. Тут же вертелся Волк, виляя хвостом, не хотел расставаться с любимым гостем.

«Будьте здоровы, маэстро, не забывайте нас».

«Ну, как это возможно, забыть о вас, здесь мой второй дом».

Томаш крикнул коням, и повозка выехала за ворота на каштановую аллею, и дальше, знакомой дорогой к Уездским воротам по свежему июньскому утру 1789 года. Всю дорогу до Итальянской площади молчали.

Франтишек проводил Амадея до самой почтовой кареты, где было заказано для маэстро место, подождал до тех пор, пока почтальон затрубил, и карета тронулась. Долго смотрел вслед, пока она не скрылась из глаз.