Илья Сельвинский - О, юность моя!

Леська вбежал в домик, точно к себе домой, вынес пузатый самоварчик все того же ослепительного блеска и пошел к ручью.

— Какое счастье! Леся приехал. А?

— Да, да, счастье, счастье.

— А зачем приехал? — засипела старушка оглушительным шепотом.

— А тебе какое дело? — заворчал старик.— В наше время такие вопросы не задают. Приехал, ну и приехал. И слава богу!

Леська прошел мимо пустой собачьей будки, и ему стало грустно.

Осенний сад совсем не был похож на тот, каким его видел Елисей прошлой весной. Полуголые тополя, обнаженные яблони. Сугробы железных листьев скрежетали, когда в них копошились ежики или шастали гадюки. Полны плодов были только деревья айвы, поспевшей в этом году особенно поздно. А вот ручей совершенно такой же…

Леська присел на бережок и закрыл глаза. Он ясно увидел белый силуэт Гульнары и алую феску среди зеленой травы, услышал гордый ее голос и вспомнил ощущение полураскрытых губ.

Издали прошлое кажется красивей и податливей. Леська вспомнил былинку, которая привела к поцелую. Он уже забыл или сделал вид, будто забыл о том, что этот поцелуй закончился слезами. Ему казалось, что первый поцелуй Гульнары — такая же для нее драгоценность, какой он должен быть для любой девушки. Но вскоре жестокая память подбросила ему фразу: «Я прикажу запороть тебя на конюшне» — и напомнила о прощании с Гульнарой в Севастополе. Какое холодное прощание… Елисей только сейчас понял, что это было прощанием с детством.

Чай пили в комнате: старикам на дворе зябко.

— Как ты жил, Енисей? — спросил дед.

— Не Елисей, а Енисей,— поправила старушка.

— Я и сказал Енисей.

— Нет, ты сказал — Елисей.

— А как надо?

— А надо Енисей.

— Жил нормально,— ответил Леська.— Как жилось, так и жил. А что Умер-бей?

— Ничего. Живет себе,— сказала старуха.

— Какая это жизнь? Умирает со страху, да? — сказал старик.

— Кого же он боится?

— Зеленых.

— Разве они здесь бывают?

— Здесь пока не были, но рядом село Альма-Тархан. Так вот туда заходили, а теперь к нам зайдут,— проворчала бабушка.— Ну, мы с Исачкой их не боимся: у нас взять нечего.

— Кто же эти зеленые? Просто-напросто бандиты?

— А ты думал! Конечно. Такие разбойники!

— Ну, не такие уж разбойники,— сказал Исхак-ага.

— Разбойники! Грабители!

— Понимаешь, Енисей: они спускаются с гор и хотят купить баранины, да? Кушать же им что-нибудь надо? Но кто сейчас станет продавать скотину? За какие деньги? Керенки? Колокольчики? Завтра придут красные — и все эти разноцветные бумажки могут сгодиться только на обои. Верно я говорю? Но когда зеленым никто ничего не продает, то они устраивают «баранту»: угоняют скот к себе в горы — и дело с концом. А если захочешь бушевать, то и убить могут. Очень свободно.

— А разве белогвардейцы с ними не воюют?

— Воюют, но только не у нас. Тут они полные хозяева.

— Значит, Умер-бей боится?

— А кто не боится?

— Да ведь у него фрукты, а не овцы!

— Ого! Знаешь ты! — вмешалась бабушка.— У него баранов больше, чем яблок.

— Где же они?

— Ну, конечно, не тут,— сказал дед, грозно взглянув на старушку.— В степи, под городом Джанкоем. Целые кошары у него там.

— Зачем ты так говоришь, Исачка? Были в степи. А где война? В степи война, не тут же. Умер-бей умница: он перегнал овец в экономию Сарыча. У Сарыча деревьев мало, а травы много. Ну, и еще, конечно, накупили сена выше головы.

— Перестанешь болтать, старуха?

— А что, разве я не правду говорю?

— Старуха! Перестань болтать, я тебя спрашиваю! Узнает Умер-бей, рога тебе скрутит.

— А что я сказала? Ничего я не сказала.

— А овцы?

— А что овцы?

— А Сарыч?

— А кто знает Сарыча? Подумаешь — Николай Второй! Ты знаешь Сарыча, Леся?

После чая Леська опять пошел к ручью. Посидел, поскулил немножко, и потянуло его взглянуть на дом, где когда-то обитала турецкая принцесса. Дом был все тот же: низкий и длинный, как овчарня. Леська долго глядел на него из-за деревьев, но никого не увидел.

Так прожил он у Синани два дня. Жить у них было легко и приятно. Как и в прошлом году, Елисей колол дрова, ставил самовар, таскал воду, вообще делал все, что у дедушек с бабушками делают внуки. Но он ничего не знал о фронте: как там сейчас? Прорвала ли Красная Армия оборону белогвардейцев? Или генерал Слащев, получивший за победу под Юшунью высокое звание «Слащев-Крымский», пробивается к Москве, как ему пророчил Шокарев?

Однажды, сидя у ручья, Елисей услышал в соседнем саду какой-то возбужденный спор. Леська подошел к дому, хоронясь за деревьями и не выдавая себя ни шорохом листьев, ни треском веток. У порога стояла Розия и резким тоном отчитывала какого-то человека в папахе из серой смушки, в стареньком штатском пальто и в желтых сапогах с высокой шнуровкой.