Семен Розенфельд - Гунны

— А що ж мне про мою матку никто не скажет?.. — пытливо глядя в глаза крестьян, тихо спросил Остап.

Люди стали смущенно переглядываться, незаметно перешептываться, иные отворачивались.

— Ну!.. — настойчиво ждал ответа Остап.

Какая-то старуха, крестясь и продвигаясь ближе к Остапу, громко закричала из толпы:

— Покойно ей теперь, сыночек, дуже покойно...

— Померла?..

— Отдыхают ее косточки, сыночек, отдыхают.

Остап все еще как будто не верил. Обращаясь ко всей толпе, он снова спросил:

— Що? Померла?

— Померла, — ответил незнакомый мужик.

Остап снял шапку и низко опустил голову. За ним обнажил головы весь отряд.

Сквозь толпу пробралась и с плачем припала к Остапу жена старшего брата, Василия.

— Мама померла... Шесть дней ее держали в темной, есть-пить не давали, мучили и дуже били, все спрашивали — где сын... Потом, когда, без сил упала, отпустили... Еле до хаты добралась, а увидела, що все сгорело, — свалилась та к вечеру и отошла... Василий с фронту вернулся, одну только ночь и пробыл дома, утром взяли и в город угнали... Теперь ни слуху, ни духу...

Вскочив на коня, оставив на Петра отряд, Остап с группой всадников умчался в том же направлении, в котором немного раньше полетел Сергунька вслед за несущейся куда-то Жучкой.

Это была та самая дорога, по которой когда-то Сергунька вел слесаря Федора Агеева в недалекий лес, где Остап вместе с другими крестьянами укрывал от немцев скотину.

Но навстречу ему уже мчался на взмыленном немецком жеребце, радостно размахивающий своей большой фуражкой, радостный Сергунька.

Уже издали слышен был его нетерпеливый крик:

— Туточки, туточки воны!!.

Так вот куда так неистово звала его умная и преданная собака!

Сергунька подлетел вплотную и, взволнованный, разгоряченный, с блестящими светлыми глазами, стал, по обыкновению, торопливо сыпать:

— Туточки воны, туточки... Ганна здоровая, тилько хромая... Не дуже, — ни. И Горпина... И Назар...

— Добре, Сергунька... Мотайся в Баштаны... Скажи Петру, щоб дал роздых коням и людям... Ночью снимаемся... А потом захвати второго коня, скачи в Перловку и привези сюда, в лес, дядьку Федора...

— Слухаю!

И, разминувшись, они полетели в разные стороны — Сергунька в Баштаны к отряду, Остап в ближайший лес, где ждал его обоз с Суходолей, Горпиной и Ганной.

Остап, медленно пробираясь тропинками, неожиданно, будто никогда не знал этого леса, выскочил на знакомую поляну и сразу увидел и телеги, и брички, и лошадей... Навстречу ему, точно давно ожидая его, быстро шел Назар Суходоля, похудевший, обросший, почти неузнаваемый. За ним со всех сторон шли и бежали люди, радостно устремляясь к группе всадников с Остапом во главе.

Всадники соскочили с коней. Их окружили. Посыпались приветствия, вопросы, ответы, шутливая брань.

Потом с веселым криком и смехом налетела на Остапа сестра Горпина и долго обнимала, целовала, тормошила.

— Та стой ты, скажена... — улыбаясь, останавливал ее Остап. — Стой, не мордуйся!..

Она бросилась за возы, но оттуда навстречу ей показалась Ганна. Она шла, чуть опираясь на белую выструганную палочку, и смущенно улыбалась... Лицо ее было бледно, и от этого глаза, большие, темные, казались еще больше и темнее. И черные, полукругом, тонкие брови также казались чернее и тоньше.

Остап, стараясь не торопиться, медленно пошел ей навстречу.

— Ну вот... Побачились... — улыбнулся он.

— Опять в цим лесу... — тихо ответила Ганна.

— Ганну...

— Що?

Он взял из рук ее палку.

— Без нее не можешь?

— Трудно.

— А верхом сможешь?

— Не знаю.

— Ну, в бричке поедешь.

Они медленно шли между деревьев, почти не находя нужных слов, как тогда, когда впервые встретились после долгой разлуки.

Они совсем не замечали времени, казалось — прошло только несколько мгновений, а между тем их давно уже искали. Где-то совсем близко раздался звенящий голос Горпины:

— Оста-а-апе!.. Ган-ну-у-у!..

Потом из-за деревьев появилась и сама Горпина:

— А я вас гукаю, гукаю, никто не откликается! Идить, Федор приехал!..

— Зараз идем, — будто проснувшись, отвечал Остап.

Федора трудно было узнать. В крестьянской одежде, обросший длинными украинскими усами, обожженный солнцем и горячим дыханием степного ветра, он был больше похож на старинного чумака, нежели на городского рабочего.

— Где ж ты пропал, Остап? — широко улыбаясь и хлопая его по рукам, спрашивал Федор. — Где тебя, друже, носило?

— Повоевали трохи... — также улыбаясь, тихо отвечал Остап.