Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Падение в бездну

— Не мешайте императору! Он хочет побыть один!

«Херея прав, — устало подумал Калигула. — Я и впрямь хочу остаться один, вдали от Рима и хлопот. Как невыносимо надоел мне императорский венец!»

Он шёл, преисполнившись жалости к самому себе. Гай считал, что он не понят окружающими. На самом деле ему нравилось совершать поступки, непонятные никому, кроме него. Калигуле казалось, что это поднимает его над толпой и приравнивает к богам.

С правой стороны узкой галереи тянулась колоннада, с левой — стена, украшенная красно-жёлто-зелёными фресками. Там авгур с посохом в руке смотрел на священную птицу, там жрец-виктимарий занёс нож над белым быком. Роспись, знакомая Гаю с детства. Много монотонных, одиноких дней провёл он в этом дворце, тоскуя о сосланной матери и плача об отравленном отце.

Галерея делала поворот. Гай немного замедлил шаг. Клавдий и Марк Виниций отстали. Теперь они плелись позади преторианцев. Калигула заметил, как солдаты небрежно оттолкнули Клавдия, и усмехнулся: так и надо старому глупцу!

Кассий Херея тяжело сопел в спину императору. Гай хотел развязно спросить: такие же звуки издаёт Херея, забавляясь в постели с молодыми солдатами? Трибун опередил его.

— Гай Цезарь! Назови пароль на сегодня! — хрипло проговорил он.

Калигула удивился. Когорта Хереи как раз заканчивала дежурство; её сменяла когорта Корнелия Сабина. Он и должен просить пароль.

— Кто спрашивает? — надменно скривился Гай. — Если Сабин, то пароль — «Юпитер». Если ты, то — «старая потаскуха»!

Остановившись, он подмигнул Херее, наблюдая, как обиженно вздрагивают уголки тонких сухих губ. И вдруг Кассий Херея совершил нечто, озадачившее Калигулу. Старый трибун произнёс неуместный, непонятный Гаю вопрос:

— Можно?

Так спрашивают жрецы, принося ритуальную жертву.

— Бей! — мгновенно отозвался Корнелий Сабин.

Херея замахнулся мечом, вкладывая в удар обиду, накопленную за несколько лет.

Гай застонал и судорожно поднёс руку к горлу. Меч попал в то место, где шея переходит в плечо, и рассёк плоть до ключицы. Калигула, преодолевая головокружение, встретился взглядом с Хереей. Удивление и недоверие застыло в глазах обоих: императора и его убийцы.

— Я жив! — медленно произнёс Гай. Боль и злость ослабляли его. Красное, обветренное лицо Хереи постепенно заволакивалось туманом. «Кассий Херея, сладкоголосая баба, решил доказать, что он — мужчина!» — успел подумать Гай.

Новый удар, пришедшийся в низ живота, заставил Калигулу согнуться. Корнелий Сабин нанёс его.

— Я жив! — собирая последние силы, крикнул Гай.

«Добежать до дворца, и я спасён! — билась в мозгу настойчивая мысль. — Там рабы; там мои телохранители-германцы!» Ноги дрожали, колени подгибались. Гай падал, снова поднимался и упрямо шёл вперёд, от колонны к колонне. Кровавый след тянулся за ним. «Я не умру! Я ведь бог!» — отчаянно думал он.

Секунды тянулись мучительно длинно. Какая-то часть сознания Гая отстраненно считала удары, сыпавшиеся на него: двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Каждый заговорщик считал долгом нанести свой удар.

— Я жив! — вызывающе хрипел Калигула и знал, что умирает.

Он упал, уткнувшись лицом в мозаичный пол и прикрыв ладонями затылок. Корчась от боли, Гай понял, что он — не бог. После смерти его ждёт или вонючий Стикс, или пустота небытия, как уверяют некоторые философы. Калигула приготовился принять что угодно, лишь бы там ждала его Друзилла!

Гай умер на семнадцатом ударе.

Преторианцы не сразу поняли, что он мёртв. Продолжали рубить мечами бездыханное тело. Тридцать ударов нанесли императору: в грудь, в живот и даже в пах.

«Берегись Кассия!» — говорило предсказание оракула. Калигула не подумал, что родовое имя Хереи — тоже Кассий.

В противоположном конце галереи, куда так и не добрался Гай, появились телохранители-германцы. Услышав крики, они поспешили на помощь, но опоздали. Завидев варваров, длинноволосых и прослывших жестокими, Кассий Херея вложил в ножны окровавленный меч.

— Уходим, — отдал он тихий, чёткий приказ.

Заговорщики убежали, оставив на месте убийства окровавленный труп. Они опасались мести вспыльчивых германцев, любивших императора за щедрые подачки. Оставалось рассчитывать на то, что варвары не узнают убийц, если те вовремя смешаются с другими преторианцами, непричастными к заговору.

Кассий Херея разрывался надвое. С одной стороны он гордился убийством тирана, с другой — опасался за собственную жизнь.