Михаил Каратеев - Карач-Мурза

– Повеления не было, но и запрету не было. А меж тем от того крестоцелования и хану была бы немалая польза. И потому, ежели впрямь ты Руси добра желаешь,– мог бы ты князя Михаилу в том убедить либо даже его понудить…

– Ты москвич, аксакал, и потому думаешь, что хотеть добра Руси – это значит хотеть его Московскому князю. А мне Тверь такая же Русь, как и Москва!

– Видать, не знаешь ты здешних делов, княже. Москва о всей Руси, как мать родная, печется и ее воедино крепит, аки свою семью. А Тверской князь о себе лишь мыслит и на нас наводит литовское войско. Ну, сам ты скажи: что великий хан на том выгадает, ежели пособит Михаиле? Только то, что литовский князь Ольгерд у него еще и новых данников отымет, на придачу к тем, коих уже отнял! А Москва не одну лишь свою выгоду блюдет, но такоже и ханову.

– Так говоришь ты, аксакал,– с легкой усмешкой ответил Карач-мурза,– а если мы спросим Тверского князя, он скажет: «Это я блюду выгоду великого хана, потому что не даю Москве усилиться настолько, чтобы вовсе перестать платить дань великому хану!»

– Эх, князь! Ты умен и сам должен понимать: всякий народ хочет и ищет воли. Но тебе,– митрополит особенно подчеркнул это слово,– тебе во всем этом деле, кроме ума, такоже и сердце кой-что говорить должно…

– Оно мне говорит: Москва – Русь и Тверь тоже Русь! – приходя в бозотчетное для себя возбуждение, ответил Карач-мурза.– Но Московский князь позвал Тверского в гости и приготовил ему западню! Говорят, ты великий провидец, отче, но есть вещи, которых и ты не можешь знать… Эта западня слишком напоминает мне другую, всеми давно позабытую. И потому в таком деле не жди моей помощи! Я помогу не вероломному обманщику, а обманутому!

– Ежели я провидец, то ужели мыслишь ты, что Господь послал мне этот чудесный дар за вероломство либо за помощь в чужом вероломстве? А истину я и вправду вижу лучше, чем ты… И знаю, про какую западню ты сейчас вспомнил: про ту, которую тридцать годов тому назад уготовили в городе Козельске родителю твоему покойному, великому князю Василею Пантелеевичу Карачевскому, дядья его Тит Мстис-лавич да Андрей Мстиславич. Не так ли, князь Иван Васильевич? Но можно ли равнять тот случай с тем, что ты видишь здесь? Там было чистое воровство, а тут как раз обратное:| Дмитрей Иванович свою землю от воров обороняет.

Карач– мурза был потрясен этими спокойно произнесенными словами. Если в пылу спора он совсем было позабыл какой славой пользуется его собеседник, то последний напомнил ему об этом самым ошеломляющим образом. Велика власть непостижимого, даже над самым храбрым и умным человеком! Бледный, откинувшись на спинку кресла, мурза глядел на митрополита с такой помесью страха и удивления в своих округлившихся синих глазах, что святитель невольно улыбнулся.

– Да ты не опасайся,– немного помолчав, промолвил он. – Что я знаю, то во мне и умрет.

– Аллах акбар!– пробормотал Карач-мурза, начина приходить в себя.– Тебе открыты все тайны, святой отец, ты знаешь все!

– Не все, однако… К примеру, не знаю я, почто скрываешь от нас, что ты сын русского князя?

– Зачем говорить об этом? Аллах не дал моему отцу возвратиться на Русь, значит, Он захотел, чтобы я был татарином и я стал татарином. Но память отца для меня священна, и не хочу, чтобы здесь показывали на меня пальцами и говорили: «Вот едет сын князя Василея Карачевского, он родился в Орде и сделался „поганым“… Ведь так вы называете нас, татар?

– Вас, татар? Ты не татарин, а русский, Иван Васильевич!

– Нет, аксакал! Я хотел быть русским, но этого не хочет Аллах. И я не мог идти против Его всевышней воли.

– В чем же ты увидел волю Аллаха?

– Только слепой мог бы ее не увидеть, ибо Аллах указ ее трижды: в первый раз, когда моего отца, потерявшего все Руси, Он привел в Орду и дал ему там улус и жену-татарку. Отец не понял воли Аллаха,– он хотел, вместе со мною, возвратиться на Русь, и вот, в самый день отъезда, его поразила стрела врага… Но даже после этого я хотел остаться русским. Я с малолетства говорил и думал по-русски, я знал все, что делается на Руси,– до тринадцати годов сердцем и мыслями я был здесь, с вами. Но когда Аллах в третий раз указал мне свою волю, я понял, что ничтожный червь не может и не должен противиться своему Создателю…

– Каково же было это третье указание Божье?

– Бог призвал к себе человека, научившего меня любить Русь и воспитавшего меня русским. Человека, которого я чтил и любил как своего второго отца и который мог бы прожить еще сто лет, если бы я не шел против воли Аллаха.