Михаил Каратеев - Богатыри Проснулись

По пути отстегав кое-кого плетью и приказав своим нукерам сжечь одну деревню, где, при въезде ханского посла, люди стояли в шапках, а на приказание снять их ответили, что «ноне Русь перед поганымишапки не ломает», – Ак-ходжа, сильно раздраженный всем этим, доехал до Рязани и сейчас же потребовал к себе великого князя.

Олег Иванович явился тотчас. Он всего месяц тому назад возвратился на свое княжение, признав себя «молодшим братом» Московского князя и поклявшись «руку его ворогов впредь не держать». Но в то же время он панически боялся татар, чуть ли не ежегодно подвергавших его вотчину жестоким опустошениям, и этот почти суеверный страх перед Ордой был главной причиной всех его политических ошибок, столько зла причинивших Русской земле. Даже теперь, после Куликовской битвы, он не верил в то, что Москва способна успешно защищать Русь от татарских нашествий, а так как его княжество лежало на пути этих нашествий первым, —

Слово «поганый» означало тогда «язычник», как и латинское слово «ра^апиз», от которого оно происходит.

Олег Иванович не хотел рисковать. Он покорно принял разнос от ханского посла, оправдывался как мог и поклялся «всегда быть его пресветлому величеству, хану Тохтамышу, преданным слугой».

Простояв в Рязани четыре дня и получив от Рязанского князя богатые подарки для себя и для великого хана, повеселевший Ак-ходжа тронулся дальше. Но, миновав мордовские земли и вступив в пределы Нижегородского княжества, он сразу понял, что самое неприятное начинается только теперь. За постоянные грабежи и набеги здесь ненавидели Орду особенно лютой ненавистью, но, не в пример рязанцам, нижегородцы обычно в долгу не оставались, отвечая частыми мятежами и беспощадными избиениями татар, проживавших в Нижнем Новгороде или случайно там оказавшихся. Таким образом, особого страха перед Ордой тут и прежде не было, теперь же, – после победы на Куликовом поле, – все были уверены в том, что ее владычеству над Русью пришел конещ А потому появление вооруженного отряда татар, державших себя с еще большей наглостью, чем прежде, вызывало все общее негодование.

В первом же нижегородском селе Ак-ходжу встретили с такой открытой враждебностью, что он приказал бить плетьми всех мужчин, без изъятия, а село разграбить. Но во втором вышло еще хуже. Тут, при въезде татар, все продолжали заниматься своими обыденными делами, словно бы вовсе не видели ни самого посла, ни его треххвостого бунчука, ни нукеров.

Поведя вокруг сузившимися от гнева глазами, Ак-ходжа остановил их на коренастом мужике, который, совсем близко от него, стоя в шапке и спиной к послу, спокойно прилаживал к своему тыну новый кол, взамен старого, подгнившего. По знаку царевича ехавший за ним нукер подскочил к мужику и ловким ударом плети сбил с него шапку. Но тут произошло вовсе небывалое: мужик размахнулся колом и так огрел им нукера, что тот едва удержался в седле. На него сейчас же набросились четверо татар и, жестоко избив, со скрученными за спиной руками поставили перед послом.

– Как посмел ты, подлый раб, поднять руку на моего воина?! – закричал Ак-ходжа.

– Не стерпел обиды, вот и вдарил, – сплевывая кровь, ответил мужик, когда посольский толмач перевел ему слова царевича. – Пущай и не дерется: ноне мы Орде боле не подвластны.

– Не подвластны?! Сейчас ты это увидишь! Ты знаешь, что бывает за оскорбление ханского посла?

– Знаю, – ответил мужик, обращаясь к толмачу. – Смерти мне все одно не миновать, так скажи ты своему послу… – и он добавил такое, что толмач в растерянности уставился на него, не решаясь переводить.

– Что он сказал? – нетерпеливо спросил царевич.

– Он сказал… Я не могу повторить этого, пресветлый оглан!

– Говори! – в бешенстве крикнул Ак-ходжа.

– Этот грязный урус, да испепелит его Аллах своим гневом, очень плохо сказал про твою почтенную мать, пресветлый оглан…

Дерзкого мужика, по повелению Ак-ходжи, посадили на кол, всех остальных перепороли, село разграбили и сожгли. Пока занимались всем этим, – спустились сумерки, и отряд расположился на ночлег тут же, на опушке леса, в ста шагах от догорающей деревни.

Ночь прошла спокойно. Но наутро, когда отдан был приказ выступать, к царевичу явился один из десятников и доложил, что из его десятка исчезли два воина. Минуту спустя подошли еще двое и сказали, что у них тоже недосчитывается по одному человеку. Бегство из войска было в Орде крайне редким явлением, и потому Ак-ходжа сразу подумал другое.