Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

— Значит, второй пункт? — И Ольга оттараторила, как прилежная ученица на уроке: — «Своеобразие момента в России состоит в том переходе от первого этапа революции, давшего власть буржуазии в силу недостаточной сознательности и организованности пролетариата, — ко второму её этапу, который должен дать власть в руки пролетариата и беднейших слоёв крестьянства». — Она перевела дух. — Правильно?

— Правильно! — нетерпеливо сказал Каминский и, обращаясь уже ко всем, продолжал страстно: — То есть, товарищи, вы понимаете, что это значит? Какая грандиозная задача? Мы сразу делаем рывок в социалистическую революцию! Мы минуем стадию так называемой буржуазной демократии. И в этой ситуации центральная задача русских революционеров во главе сознательного пролетариата — вывод России из войны. Только в условиях мира возможны социалистические преобразования. И поэтому наш лозунг — никакой поддержки Временному правительству!..

Раздались аплодисменты, правда не очень дружные.

Конопатый парень с белыми бровями в окне первого этажа крикнул:

— Бей буржуев!

Однако дед, тоже в окне первого этажа, сивый, с ввалившимися щеками, с бородкой клинышком, молвил скрипучим злым голосом:

— Тьфу на вас с ентой революцией окаянной! Весь спокой в России перевернули. Уже и Бога у них нетути — на площадях долдонят. Антихристово время наступает, истинно говорю вам!

Ольга смотрела на Григория, ловила его взгляд, но он не чувствовал этого — Каминский порывался что-то возразить деду.

Однако тот демонстративно захлопнул створки окна и растаял в его темноте.

Вышла сестра милосердия:

— Господин студент! Опять митинг? Я вынуждена...

— Простите! — перебил Григорий, смешавшись. — Само собой получилось.

— Как всегда, само собой. — Но глаза её открыто улыбались. — Убедительно прошу вас, впредь...

— Безусловно, сестра, безусловно!

— Валериан Петрович гневается: больных нельзя волновать. — И всё-таки она сдержанно улыбнулась. — До свидания, господин студент.

— До свидания...

Хлопнула дверь, послышался металлический звук закрываемой щеколды.

Григорий Каминский поднял глаза — Ольга, замерев, смотрела на него. Букет сирени лежал на подоконнике.

— Ты прости меня...

— Ну что ты? За что?

Он вынул из кармана брюк часы-луковку, щёлкнул крышкой.

— Мне пора. До собрания осталось меньше часа.

— Иди...

— Я завтра всё расскажу тебе.

— Хорошо.

Григорий сказал очень тихо:

— Я люблю тебя...

Оля не ответила, опустила голову.

...Каминский быстро шагал по Киевской: до начала собрания необходимо переговорить с несколькими товарищами, решили встретиться без четверти пять.

Его трепала знакомая лихорадка нетерпения, всё отодвинулось на задний план, ничего не существовало, кроме главного. Он уже не думал об Оле, просто забыл о ней, как будто только что не стоял под окнами тифозного отделения больницы. А главным было — сегодня, через полчаса, расколоть тульскую социал-демократическую организацию, вывести из неё большевистскую фракцию. И — действовать самостоятельно.

«Мы правы, правы! — говорил он себе сейчас. — Другого пути нет. Объединение ведёт в болото».

Всё было ясно ещё накануне Апрельской конференции партии.

Тульский комитет объединённой социал-демократической организации большинством голосов, причём подавляющим большинством, выступил против посылки своих делегатов на конференцию, считая её («И совершенно справедливо!» — подумал сейчас Григорий) ленинской. Другими словами, комитет проголосовал против Владимира Ильича. Куда же дальше?

Да, за два месяца проделана огромная работа: созданы большевистские ячейки во многих цехах оружейного и патронного заводов, главным образом из молодых рабочих (не напрасен был его приезд в Тулу летом шестнадцатого года!), значительное число депутатов в Тульском Совете начинает разделять их взгляды. Основная проблема, однако, остаётся острой и сейчас: молодые члены партии, вступившие в неё недавно. Многие колеблются в понимании решающего вопроса: отношение к войне. Вон и Саша Кауль упёрся: «В войне с Германией надо победить. Революция в стране, потерпевшей поражение, превратится в хаос».

...У подъезда Дворянского собрания толпится народ. Много знакомых. Пожимают руки. Улыбаются. К нему подошли Шурдуков и Кауль.

— Вот текст нашей резолюции об отношении к войне, — сказал Михаил Фёдорович. — Мы добавили один пункт. Посмотри.

— Я подчиняюсь партийной дисциплине, — холодно сказал Кауль, — но остаюсь при своём мнении.