Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

Из этой черты как бы логически следует вторая его черта. Он, а значит, они — не знают сомнений. Они, только они, большевики, правы, всегда и во всём, и даже нет смысла добиваться в споре, в дискуссии с ними изменения их позиции, предлагать компромисс. Бесполезно! Стена! В этом я окончательно убедился сегодня, пытаясь растолковать Каминскому, в чём могут быть трагические для России последствия заблуждения большевиков. Все напрасно. Я разговаривал с пустотой...

Наконец, последнее. Григорий Каминский, как истинный большевик, свято верит, что путь к светлому, достойному свободного человека будущему нашего отечества пролегает только через насилие, через революцию и иного не дано. Мы с: тобой много говорили об этом. Моя точка зрения тебе известна: эволюция вместо революции, постепенность, никакого насилия. Ибо пролитая кровь неизбежно и неотвратимо ведёт к новому, более страшному кровопролитию.

И ты представляешь, какая разрушительная, чёрная сила заключается в большевизме, если соединить фанатическую преданность идее с основным методом достижения её — через насилие и революцию? Сегодня Григорий Каминский так и сказал мне: социализма невозможно достигнуть без крови и насилия. Сказал, может быть, другими словами, но суть такова. Они, не дрогнув, к своей цели пойдут по трупам, а витать над их железными колоннами в этом марше будет всеобщая любовь к будущему свободному, в их понимании, человечеству, и этой любви нет дела до тех индивидуумов, тела которых кромсают победные сапоги.

Да, сейчас невозможно Гришу Каминского, красавца-юношу, недавнего студента-медика с почти нежным интеллигентным лицом, представить в подобных победных колоннах. Но мы с тобой, Арнольд, изучали логику, а у неё неумолимые законы...

Всё. Заканчиваю это нерадостное письмо. Только последнее. Ты и из парижских газет, в том числе русских, знаешь, что происходит у нас. Я, может быть, лишь дорисовал картину. Главное — показал тебе силу, которой нам в борьбе за русскую демократию предстоит противостоять. Я остался здесь — для этого противостояния. Нас немало, патриотов России. Да поможет нам Бег.

Письмо будет идти долго, окольным путём, через Финляндию и Швецию, но, надеюсь, дойдёт. Посему — жду от тебя ответа.

Всем-всем привет! Если встречаешь князя Андрея Александровича Воловского — кланяйся ему от меня и скажи, что мы с ним ещё обязательно доспорим о скифах в каком-нибудь уютном кафе на Елисейских Полях.

Обнимаю — твой П. Мигалов».

Дядя Гриши Алексей Александрович Каминский оказался человеком удивительным. Он был младше Наума Александровича на несколько лет, во время русско-японской войны воевал в пехоте, под Мукденом, где осколок снаряда угодил ему в ногу, в полевом госпитале молодой врач в окровавленном прорезиненном фартуке отпилил ему ногу под самое колено почти без наркоза — начиналась гангрена.

К семье — жене, женщине суровой и крикливой, тёще, старухе ещё более суровой и крикливой, и к чадам своим — в ту пору их было пятеро — вернулся Алексей Александрович с деревянным протезом вместо левой ноги, в потрёпанной солдатской шинели, с Георгиевским крестом, с китайским подарком — диковинным драконом с выпученными зелёными глазами и хвостом из разноцветной пакли. Вернулся убеждённым ненавистником существующего политического строя России и личным врагом русского самодержца Николая Второго.

В кругу семьи в первый же день по прибытии, выпив чарку и грохнув кулаком по столу, Алексей Александрович, отставив в сторону деревянный протез, на который с полуужасом и полувосхищением взирали самые малые его дети, сказал в полной торжественной тишине:

— Кто проиграл войну япошкам? — Семейство за незнанием ответа помалкивало. — Царские генералы проиграли! Царь, чтоб он сгинул, проиграл! — Тёща перекрестилась на иконы в красном углу. — А солдат русский воевать умеет... — Глава семьи выпил вторую чарку водки и смахнул скупую слезу, набежавшую на глаза. — Сколько там нашего брата зазря полегло!.. Сколько по госпиталям сгнило... Отседова какой вывод? — Опять все за столом как язык проглотили. И что удивительно — тёща тоже ни слова. — Свергать надо к чёртовой матери царя и его генералов с министрами!

— Лёша, ты хоть не громко... — осмелилась было жена на возражения.

— Цыц! — грозно гаркнул Алексей Александрович, а самые малые дети заревели в голос. — Объявляю вам своё решение: отныне на дело революции кладу жизнь!