Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

— Мы не мелкобуржуазная партия! — сказал Каминский.

— А вот здесь позвольте с вами не согласиться! — сказал Прокофий Николаевич. — Ведь, как вы утверждаете, большевики борются за интересы рабочего класса и крестьянства. Крестьянская же среда, преобладающая сегодня в России, — мелкобуржуазная по своей психологии и социальной сути. Кстати, это не устаёт повторять ваш Ленин. Однако дослушайте. Далее Энгельс пишет: «В таком случае...» — то есть когда коммунисты одни остались у власти — «...в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы — надо надеяться, только в физическом смысле, — наступит реакция, и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что было бы гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу». — Мигалов свернул листы бумаги и спрятал их в карман. — Вот такое, молодые люди, пророчество. — Он повернулся к Каминскому. — У вас есть что мне, вернее, Энгельсу, возразить?

— Это теория, — сказал Григорий. — Предположение...

— Извините! — перебил Мигалов. — Приведённые слова — выводы, основанные на анализе революции в Германии в 1848 году.

— Пусть! — упрямо сказал Каминский. — Тогда в Германии была определённая историческая обстановка. Энгельс, очевидно, исходил из неё. Сегодня у нас другая обстановка. Мы — партия практического действия. Мы исходим из той ситуации, которая сейчас сложилась в России. Что же прикажете делать, если прочие партии отказываются от сотрудничества с нами? Медлить? Ждать у моря погоды? И у нас есть союзник — народ. А народ — высший судья истории.

— Народ постепенно разберётся, что к чему, — убеждённо сказал Мигалов. — Его невозможно долго держать в угарном плену самых соблазнительных лозунгов!..

— Вот здесь вы заблуждаетесь! — Каминский поднялся со своего стула. Его слушали все, кто был в зале трактира. — Народ всегда будет с нами. Пролетариат в массе своей уже сегодня с партией большевиков. Можете судить по Туле.

— Правильно! — послышались голоса.

— Студент дело говорит!

— И с нами будет крестьянство! — продолжал Григорий Каминский. — Потому что мы, большевики, сделаем то, на что не способна сегодня ни одна партия в России: мы осуществим вековую мечту мужика — безвозмездно, без всяких условий и выкупа передадим ему землю! Это одна из самых главных целей нашей социальной программы!

Шум поднялся в трактире — Прохор Заикин, весь в восторженном возбуждении, толкал в плечо то Семёна Воронкова, то супругу свою, Евдокию:

— Ну? А я чо говорю? Дадуть большевики, мы то исть, землю... Дадуть! Вот рай-то настанет, Господи, владыко небесный! Ты слышь, Семён, ай нет? Дадим мужикам, нам то исть, землю! И без етого, выкупа!

Семён Воронков хмуро молчал, Евдокия — сказано, баба существо неразумное — тихо плакала, а гармонисты на эстраде разливались вовсю:

— Мне пора, — отчуждённо сказал Прокофий Николаевич Мигалов. — Неотложные дела в редакции. — Он ждал, что глава тульских большевиков что-то ответит, но Каминский молчал. — Прощайте!

— Прощайте, — сказал Григорий.

— До свидания, — сказала Ольга Розен.

Редактор газеты «Свободная мысль» горько усмехнулся:

— Свидание вряд ли состоится. — И он зашагал к двери.

Григорий, Ольга, Прохор и Евдокия Заикины, Семён Воронков и ещё многие смотрели ему вслед.

За окнами трактира совсем стемнело, половые ставили на стол керосиновые лампы — электростанция в этот вечер из-за нехватки топлива не работала.

...Была уже майская ночь, потому как за дальним горизонтом нарождался первый денёк самого зелёного месяца в в году — там, на востоке, бледнело небо, еле заметной розовостью окрашивало его, заволакивало. Однако над головой пока была тёплая, безветренная ночь, вся весенняя, с густым чарующим духом прогретой солнцем земли, первых трав и раскрывшихся почек; ночь была полна таинственных шорохов, звуков; перекликались птицы, в тёмной дубраве слева от дороги раз щёлкнул соловей, кинул короткую трель и смолк — видать, настраивался.