Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

«Голос народа», 30 апреля.Доводим до сведения тульских еврейских рабочих и старых членов Еврейской рабочей партии социалистов-террористов и Еврейской социалистической рабочей партии, что 27 сего месяца состоялось первое собрание объединённых групп вышеуказанных партий, на котором выбран Временный комитет. Запись членов производится ежедневно в помещении Еврейского бюро труда — Жихалинская ул., 6, от 7 до 8 1/2 часа вечера у дежурного члена Временного комитета.

«Тульская молва», 30 апреля.Объявления. Срочно продаётся усадебное место на Александро-Невской улице, с 2-мя новыми домами, флигелем, 2-этажным сараем, конюшней, подвалом. Фруктовый сад. О цене узнать от 5 до 7 часов вечера, Старо-Дворянская улица, дом № 37.

Утеряна сахарная карточка, выданная Тульской городской управой за № 4939 на имя Александры Михайловны Адамотовой. Прошу считать карточку недействительной.

Пропала корова красная, с белыми пятнами, небольшая. Александро-Невская ул., дом № 21.

«Голос народа», 30 апреля.Копенгагенский институт изучения социальных последствий войны так определяет людские потери за три года всех воюющих государств: убитых и раненых — двадцать четыре миллиона, из них убитых семь миллионов. Если бы из этих семи миллионов убитых устроить похоронную процессию, она растянулась бы на четырнадцать тысяч километров — на расстояние от Парижа до Владивостока.

«Тульская молва», 30 апреля.Ассенизатор, прибывший из Гомеля с собственным ассенизационным обозом, производит по весьма дешёвым ценам очистку клозетов, помойных ям и прочего. Обращаться: Старо-Павшинская улица, дом № 122.

Ещё двадцать девятого апреля Евдокия Заикина с самого ранку, с первыми петухами, протопила печь, наварила большой чугун щей, растолкала старшего сына Егорку:

— Ты вот что, Егор... Я в Тулу, к отцу. Ты тут по хозяйству остаёшьси. Мотри у меня! Клавдия приходить будет Зорьку доить. Ты сарай чисть, корм задавай. А коли Захарка, чёрт лысый, стадо соберёт, выгоняй кормилицу в стадо. Вон на взгорках-то, по солнышку, травка пошла. Слышь, что ль?

— Да слышу! — Егорка, десятилетний мальчик, топтался босыми ногами на холодном земляном полу, теребил руками длинную холстяную рубаху и никак не мог проснуться. Ужасно хотелось юркнуть опять на печь, где в тёмном тепле сладко спали братишки и сестрёнки, мал мала меньше, а всего их там было ещё пятеро. — Слышу, мам...

— То-то! Курям пышано сыпь, знаешь... — Евдокия не ведала, сколько пробудет в Туле и удастся ли задуманное, потому тревогой и беспокойством полнилась душа. — Сыпь-то не дюже, пущай сами землю гребут, она щас, по весне, добрая. И петух у нас башковитый, сведёт их куда надо. Знает, иде разгребать.

— Ладно, мам...

— Щей я вам наварила, дня на три, считай, хватит. Вчерась ишо хлебы испекла. Молочком малых корми. Если у Сони опять живот схватить, Клавдию кликни, она к хвелынеру снесёт, родная тётка всё же.

— Хорошо, мам. — Егорка всё топтался на холодном полу и не чаял, когда же мать сызнова отпустит его на печь.

А Евдокия думала, чего бы ещё наказать старшему сыну, потому что тяжко ей было оставлять одних деток. Вот и тянула.

— Дружку щей у миску раз в день плесни, корки какие кроши, Дружок собака справная, сторожить вас будет. — Она уже хотела отпустить сына на печь, но вспомнила, даже руками всплеснула: — И на реку — упаси Боже! Ишо вода большая. Унесёть! Так и знай — унесёть! Будут ребяты кликать, не иди и Данилку не пускай, смотри за ним в оба глаза. Ты слышишь аль нет?

— Слышу, мам...

— Ну, ладно! — Евдокия пригорюнилась. — Вроде всё обсказала. Давай на дорожку сядем. — Она загребла сына большой рукой, прижала к себе, и оба они сели на лавку под окошком, которое голубело ранним апрельским утром. Евдокия почувствовала дрожь маленького худого тельца и, чуть не заплакав, сказала сурово: — Ладно. Иди поспи ишо.

Егорка мигом стрельнул на печь, а Евдокия немного посидела на лавке одна, опустив между ног натруженные крестьянские руки, потом взглянула на ходики, висевшие у двери.

Маятник шмыгал туда-сюда бесшумно, и стрелки показывали четверть шестого.

Она поднялась, перекрестилась на красный угол, где перед иконостасом, перед тёмными ликами Христа и святых теплилась лампадка, и вышла из избы.

Деревня Луковка ещё спала, накрытая знобким туманом, розовым от вставшего солнца. Тянуло низовым ветерком, и туман на глазах редел, расползался клочьями. Проступали плетни, голые кусты у колодца, избы...