Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

У Гриши зубы отбили предательскую дробь.

Возле виселицы сделалось непонятное, суетливое движение, на короткое время все вмешались в единую кучу, хаотически заметались фонари в руках жандармов. Только палач деловито, буднично устанавливал табуретку под петлёй, и рядом с ним, неизвестно откуда, появился ещё один, точно такой же табурет.

Слышались неразборчивые голоса, отчётливо прозвучало, раздражённо и зло:

— Поторапливайтесь!

Солдаты подвели студента Ивана Пулихова к виселице и замерли по её бокам по стойке «смирно». Жандармы стояли в стороне, один из них подошёл к мужчине в штатском и стал светить ему фонарём; тот, не снимая перчаток, развернул лист бумаги.

До мальчиков долетало только невнятное бубнение — голос не повышался и не понижался, звучал на одной ноте, и в этой ноте была неумолимость.

— Приговор читает, — прошептал Володя.

А Гриша не мог понять, что с ним творится: сердце яростно колотилось, вот-вот разорвётся или выпрыгнет из груди, слёзы катились по щекам, туманили взгляд, ужас, тоска, безысходность наполнили всё его существо.

Это ему, ему читают смертный приговор... Это его сейчас повесят!..

А бесстрастный голос всё звучал и звучал.

Подсудимый стоял под виселицей, не двигаясь, подняв голову к низкому тёмному небу. Что он видел там? Или чего ждал оттуда?..

Наконец голос смолк.

К Ивану Пулихову подошёл священник, стал тихо что-то говорить, однако голос у него был густ, внятен и добросердечен, до мальчиков долетали отдельные фразы: «Последний раз, сын мой, покайся...», «Будь спокоен, совсем немного...», «Он всё знает, и Он всё простит...».

Потом голос тоже стал монотонным — священник читал молитву. Отчётливо прозвучала последняя фраза:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа... Аминь!

И он протянул подсудимому крест — для последнего поцелуя.

Студент Пулихов резко оттолкнул крест и отвернулся.

— Он не верит в Иисуса, — прошептал Володя и быстро, суетливо перекрестился.

А дальше...

К подсудимому подошёл, показалось Грише, неторопливо, палач, уже без полушубка, в красной рубахе, подпоясанный узким ремешком, в тёмных штанах, заправленных в сапоги. По походке, движениям можно было предположить (лица всех находящихся в тюремном дворе были неразличимы), что палач молод, силён и совершенно равнодушен к чужим жизням. Он одним ловким движением скинул с плеч студента длинную шинель, помог ему подняться на табурет, потом сам гибко вспрыгнул на второй табурет, в руках его уже был чёрный мешок, который он стал неторопливо надевать на Ивана Пулихова.

Потом он накинул на этот мешок петлю, подтянул её, отчётливо обозначились голова и шея.

Палач спрыгнул с табурета на землю...

И...

Наверно, Гриша отвернулся. Или зажмурил глаза.

Когда он снова посмотрел на тюремный двор, безжизненное тело еле-еле покачивалось под перекладиной виселицы.

Подошли жандармы, готовые помочь палачу вынуть из петли труп.

Гриша почувствовал приступ рвоты, потемнело в глазах.

— Скорее, Володя! Уйдём...

— Да, да... — Гриша не узнал голоса своего друга.

Как они только не сорвались, спускаясь вниз по пожарной лестнице...

И бежали, задыхаясь, по улицам, как будто за ними кто-то гонится.

Они не могли ни о чём говорить и смотреть в глаза друг другу, будто были не тайными зрителями казни студента Ивана Пулихова, а участниками её.

На следующий день между мальчиками возник непонятный молчаливый заговор: они никогда не вспоминали о пережитом в ту ужасную ночь и никому не рассказывали о казни, свидетелями которой стали.

То была первая насильственная смерть, увиденная Гришей в его ещё такой короткой жизни. Нет, тогда он не мог осмыслить её, оправдать или осудить палачей. Безусловно одно: он был потрясён, более того — на некоторое время, пока молодая душа не излечилась, раздавлен увиденным, бытие потеряло гармонию, и, очевидно, ещё смутно, открылась мальчику бездна драмы нашего земного существования.

Новый друг, Алексей Туманский, вторгся в жизнь Гриши своим страстным увлечением: воздухоплавание! Человек легче воздуха! Человек — авиатор, парящий на своём самолёте в необъятной голубизне неба.

Всё произошло в первое же знакомство, в первый день, когда в соседнем доме поселилось семейство Туманских (они переехали на их рабочую улицу из центра города). Гриша и Володя Григорьев с любопытством наблюдали, как с четырёх подвод разгружают вещи. Самого разного скарба было превеликое множество, но друзей особенно заинтересовал рояль шоколадного благородного цвета и книги. Никогда Гриша не видел сразу такого количества книг. Десятки, а может быть, сотни связок (старинные фолианты поблескивали золочёными обрезами и кожаными корешками) дворник и двое грузчиков всё носили и носили в дом.