Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

А вот и аптека. Окна, задёрнутые марлевыми занавесками, светились голубоватым светом.

Володя возник из соседних тёмных ворот и сказал только:

— Пошли.

Гриша еле успевал за другом.

— Да куда ты спешишь?

— А если они казнь на вечер перенесли? — Володя даже не обернулся. — И надо заранее на крыше устроиться.

Пересекли несколько улиц, нырнули в короткий переулок, в котором не было ни одного фонаря, окна многих домов оказались закрытыми ставнями — и начался пустырь с кучами мусора.

Володя свернул на неприметную тропинку, и они пересекли пустырь.

— Вон этот дом, видишь? — обернулся Володя.

Впереди возвышался трёхэтажный дом, и с него от пустыря начиналась улица, застроенная такими же одинаковыми, унылыми трёхэтажными домами.

— Тут солдатские казармы, — сказал Володя. — А теперь — осторожно! Главное, чтобы никто не увидел.

Они прошли вдоль дома, завернули за его угол и оказались у глухой торцовой стены. Вверх поднималась пожарная лестница.

— Вроде никого, — прошептал Володя.

Гриша, ощутив внезапный озноб, оглянулся. Улица и снежный пустырь с тёмными кучами мусора были пусты, и эта пустота казалась зловещей.

— Давай ты первый. — В голосе Володи послышалась неуверенность. — А я покараулю.

Гриша полез по лестнице. Даже через варежки ощущался холод железных перекладин. Лестница тихо позванивала под его ногами, а Грише этот звон казался оглушительным.

«Скорее! Скорее!» — торопил он себя.

И очутился на крыше. Она была покрыта снегом, покато поднималась вверх к ряду труб, и к одной трубе от лестницы вели следы...

«Да тут кто-то есть!» — с ужасом подумал Гриша.

Но возникла над краем крыши голова Володи и прошептала:

— Иди по моим следам к трубе. От неё всё видно. Только осторожно, не поскользнись.

...У трубы снег растаял, мальчики устроились рядом, прижавшись к тёплому, как показалось вначале, кирпичному боку.

— Теперь смотри! Всё как на ладони.

С трёх сторон длинный, как пенал, тюремный двор замыкали низкие одноэтажные строения, а с четвёртой была высокая каменная стена, поверх её шла колючая проволока, отчётливо видная в свете газового фонаря. И ещё в тюремном дворе торчало три фонаря — по углам. Двор был совершенно гол и пуст.

Только у каменной стены...

— Смотри! — Гриша невольно вскрикнул и, зажав рот рукой, прошептал: — Виселица...

Виселица белела свежими брёвнами, и ветер покачивал верёвку с петлёй.

Страшно! Гриша признался себе: «Страшно! Зачем я только согласился?..» Он взглянул на Володю и понял, что его другу тоже страшно. И тут же понял ещё, что оба ни за что не признаются друг другу в своём страхе и, значит, обречены на зрелище казни.

А дальше? Невероятно, но очень скоро Володя заснул, склонив голову на Гришино плечо, а сам Гриша почувствовал, что его неудержимо клонит в сон.

— Просыпайся! — Он сильно, даже грубо толкнул Володю.

— Что? Куда?.. — Похоже, Володя не понимал, где находится.

— Мы что, спать сюда пришли? — Непонятная злость на друга поднималась в Грише.

— Ой! Да как же я?

Теперь они смотрели только на тюремный двор, и сонливость сменилась нервным возбуждением.

Но время шло, и всё было по-прежнему: пустой зловещий двор, белая виселица — казалось, что она сделана из огромных костей; ветер раскачивал верёвку с петлёй... Было ощущение, что тёмное небо, осязаемо тяжёлое, опустилось совсем низко и давит, давит...

Где-то далеко стали отзванивать мелодичные, густые удары.

— Сколько уже отбило? — спросил Володя, и глаза его в полумраке казались совершенно круглыми.

— Я не считал, — откликнулся Гриша. — А что?

— Да это же в католическом костёле Матки Боски бьёт! Наверно, полночь!..

Последний удар растаял в тишине, которая теперь воспринималась полной, гнетущей.

— Смотри! Смотри! — Володя вцепился в плечо Гриши.

Открылись двери тюремного здания, которое было ближе к каменной стене, замелькали огни, и мальчики увидели шествие, которое Григорий Каминский помнил потом всю жизнь, — оно было для него символом пути человека на свою Голгофу.

Ведь у каждого, кто приходит на эту печальную землю, своя Голгофа.

Впереди шёл человек в красной рубахе, на которую был накинут короткий полушубок. Под мышкой он держал высокий табурет, а в руке не то узел, не то мешок...

— Палач... — прошептал Володя.

Следом двигалось четверо жандармов с фонарями в руках, а за ними два солдата с винтовками наперевес вели высокого человека в длинной нелепой шинели и в квадратной чёрной шапке на голове. За ними следовал священник в рясе поверх дохи, и на его груди в свете фонаря поблескивал золочёный крест. Замыкали шествие трое мужчин в штатских пальто с меховыми воротниками.