Игорь Минутко - В июне тридцать седьмого...

Агент Гвоздь: «Мною наблюдено («Наблюдено»! — зло хмыкнул полковник Всесвятский): в реальном училище, в обеих гимназиях, как в мужской, так и в женской, среди старшеклассников имеет место распространение литературы социал-демократического содержания. Предполагаю, что в оных заведениях распространением крамольной литературы занимается кто-то из старшеклассников. Не исключено, что действует в означенных учебных заведениях социал-демократическая организация из нескольких членов. Принимаю все меры для выявления последних».

«Только этого не хватало! — Мстислав Николаевич уже тяжело расхаживал по своему кабинету — был он весьма грузен и страдал одышкой. — Только этого мне не хватало: гимназисты — социал-демократы!»

В волнении он даже забыл установить для себя (таково было давнишнее профессиональное правило), кто такой агент Гвоздь, какова настоящая фамилия этого человека. Его младшая дочь Елизавета училась в последнем классе минской женской гимназии. Что, если?.. Нет, нет, этого не может быть! Лиза девочка благоразумная, религиозная... Нет!

Жандармский полковник опять подошёл к окну. По мокрой грязной улице тащился крестьянский обоз — подвода за подводой, груженные дровами. Мужики, понукая лошадей, шагали рядом.

«Чёрт знает что за страна! — раздражённо думал Мстислав Николаевич Всесвятский. — Вот и эти, совершенно не удивлюсь, скоро станут социалистами. Пусть безобразных книг не читают, к ним в село придёт социалистический агитатор: «Земля должна принадлежать крестьянам!» Это им очень понятно. А для захапывания землицы — красного петуха в помещичий дом. — Полковник окончательно расстроился. — Но гимназисты, гимназисты! Если моя Лиза?.. И что за книги там распространяются? Наверняка среди прочих и сочинения этого Максима Горького. Как же, как же, заглядывал в его так называемое произведение «Мать», специально рекомендовано было прочитать высоким столичным начальством. «Чтобы правильно действовать, надо знать мысли противника», — любимое изречение генерала Самохвалова. Однако же какая подлая, просто мерзопакостная книженция эта «Мать»! Какая огульная хула и клевета на русскую жизнь и русских людей! И чтобы подобные сочинения читала моя Лиза? Кошмар!..»

Помимо воли полковнику снова увиделся Горький на набережной Капри — высокая сутулая фигура в длинном сером пальто, несмотря на тёплый день, фетровая шляпа, трость. И с ним человек пять сопровождающих, дамы, очень миловидные, аристократического вида, один дюжий детина в косоворотке и сапогах, с круглым лицом. Наверняка недавно пожаловал из России. Шутили, смеялись. Не очень-то вся эта публика походила на революционеров, подпольщиков, терпящих нужду.

«А народ подстрекают! — просто уже с яростью и бессильной злобой подумал Мстислав Николаевич. — И самое возмутительное — совращают молодые души, низвергают их в геенну огненную. Так! И гимназиями сам займусь!»

Приняв решение, жандармский полковник стал успокаиваться.

«Ерунда! — сказал он себе. — Глупость. Не может социалистическая зараза привиться в гимназиях. Что это я совсем... Нервы. Поддался настроениям! Гимназисты — социал-демократы! Абсурд! Преувеличивает этот, как его? Гвоздь. Цену себе набивает».

Однако тайный осведомитель по кличке Гвоздь ничего не преувеличивал...

Именно в это время, в середине февраля 1913 года, в жизни Григория Каминского произошло замечательное событие.

Действительно, в последние месяцы социал-демократическая организация Минска усилила свою работу среди учащейся молодёжи, и главным проводником этой деятельности партии в гимназиях и реальном училище был Каминский с несколькими своими товарищами; среди них первый помощник Гриши — Лёва Марголин.

На занятиях литературных нелегальных кружков всё чаще разгорались политические споры, и книги, которые обсуждались там, всё больше подбирались определённого содержания; прав был жандармский полковник Всесвятский — среди них значилась «Мать» Максима Горького, вызвавшая жадный интерес и старшеклассников реального училища, и гимназистов. Распространений книг подпольной библиотеки продолжалось — её фонд по-прежнему хранился в сарае, в доме дяди Гриши, Алексея Александровича. В начале учебного года — первые сходки старшеклассников за городом, куда Григорий приходил в толпе рабочих депо, портных загримированный, и его не узнавали сначала: появлялся на берегу реки или на лужайке мастеровой из депо в рабочей робе, заляпанной машинным маслом; конторщик в щегольских брюках и начищенных до блеска башмаках с подвязанной белой тряпицей щекой — зубы разболелись, вроде даже флюс; страховой агент в тёмных очках и надвинутой на лоб шляпе-канотье, сочувствующий идеям социал-демократии.