Евгений Салиас - Филозоф

Через минуту весь княжий конный двор засуетился. Конюхи и кучера бегали и кидались как угорелые. Наконец началась выводка лошадей, которыми князь мог действительно похвастаться. После всех «на закуску», как доложил хозяин, был выведен известный на всю Москву шестерик серебристых коней.

Гость пришел в восторг от шестерика. Князь сиял довольством.

– Я бы почел за великую честь и за счастье, – вдруг вымолвил Филозоф, как бы вопросительно и с волнением в голосе, – если бы был удостоен дозволения поднести этих моих серебряных – государыне монархине.

– Полагаю, что такое право имеет всякий подданный, – уклончиво отозвался гость и тотчас же перевел разговор на трудность подбирать коней, когда масть редкая и диковинная.

«А-а, вот что! – подумал сердито князь. – Понятно! Знакомиться хочешь, а чтобы я в тебе руку имел – не хочешь. Все вы – таковы!..»

Филозоф-хозяин и его дорогой гость перешли в сад и уселись на лавочке в средней аллее. Беседа их была особая, важная, даже, казалось, огромного значения для обоих, если бы кто стал судить по их лицам и глазам. И каким образом возникла подобная беседа? С чего пошла? Бог весть! Судьба!

Богатырь-офицер говорил, что не прочь бы жениться, так как холостая одинокая жизнь ему надоела, да, на беду, он полюбил девушку-москвичку, родные которой не желают принять его в свою семью.

Князь говорил, что удивляется, как могли найтись таковые люди, так как, по его уверению, он редко встречал более душевного человека, к которому поневоле «сердце ложится». Сдается, что такой именно человек должен всем понравиться так же быстро, как вдруг «пришелся по душе» ему, Телепневу.

– Вашими устами да мед бы пить, князь, – грустно и тревожно отозвался богатырь на горячую речь хозяина. – Но позвольте усумниться.

– Как усумниться! В чем?!

– Так сказывать изволите… Ради любезного гостеприимства и общежительских правил… Я не могу сметь думать, что в такой короткий срок я мог вам настолько понравиться.

Князь еще горячее начал доказывать гостю, что он, филозоф, людей знает и видит сразу насквозь. На что иному год нужно, ему, князю, часу довольно.

– Ваша прекрасная душа, Алексей Григорьевич, вся на ладони, – с чувством заговорил он. – Я нравом и речью прям! В жизни своей никогда не кривил душой… Кто бы ни был мой знакомый, большой ли, малый ли человек, – мне все едино. Недаром меня Филозофом прозвали.

– Положение мое особое, исключительное, князь… – заметил гость. – Иной желает дочь совсем иначе замуж выдать. Ведь вот и вы… Сознайтесь… Если бы… У вас вот дочь…

И гость запнулся, очевидно, не решаясь говорить.

– Что, собственно… – упавшим голосом выговорил князь и даже как-то повернулся.

– К примеру… если б я вдруг… – робко продолжал тот, и звук его голоса не шел к его богатырской фигуре… – Если бы я полюбил княжну и посватался… Вы бы, может быть, тоже не пожелали меня в зятья.

– Бог с вами, Алексей Григорьевич, – рассмеялся князь и чуть не испугался собственного смеха. Настолько этот смех был странен: хриплый, визгливый, неестественный.

«Точно скрип какой! Или режут кого по горлу!» И в это мгновение все трепетало в Филозофе. Все «нутро» дрожало. И не от слов гостя, а от его многозначаще взволнованного голоса.

– Так вот, ради шутки… к примеру… князь, – быстро заговорил богатырь рвущимся голосом, – повстречал я княжну Юлию Аникитовну и влюбился в нее позарез. И вот, представьте, что я прямо сватаюсь, прошу ее руки… Представьте и ответствуйте. Ради шутки…

– Отвечу… Счастлив… – испуганно произнес князь. Наступило мгновенное молчание.

– Я филозоф! – оправившись, снова заговорил князь. – И поэтому многие жизненные обстоятельства сужу по-своему. Мне все равно, высокое или низкое положение имеет человек, если он душой высок. Точно так же скажу и по отношению к таким важным делам, как брак детей моих. Вам известно, что сын мой Егор женился так, что вся Москва ахнула: Телепнев, князь, да вдруг женился на купчихе! Сказывают, якобы я прельстился, что у невесты миллион. Да ведь это не я женился, а мой сын – миллион-то его, а не мой стал. Также скажу про дочь: кого она полюбит, за того и пойдет, неволить не стану, и, как бы женихово положение изрядно ни было, мне нет до него никакого дела. Возьмем, к примеру, что вы стали много выше меня по вашему положению в обществе и при дворе.

– К примеру, князь, – отозвался богатырь, – но на деле этого нет.

– Ну, как же, однако. Я простой московский обыватель из российских дворян. Я ни до каких почестей не достиг. А вы уже в ваши молодые годы…