Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

Он чувствовал, как изнутри пробуждается нечто похожее, но откуда? Наверное, это от сходных вибраций пробуждалась его родовая память. Здесь ему легче и проще, чем в Константинополе, к тому же сам митрополит благословил его на участие в языческих обрядах! Теперь он свободен от всех страхов и отдаётся вместе с любимой этим необычным действам.

– А мёд-то горький! – выкрикивает один из гостей праздника, вставая за столом с поднятой чарой.

– В самом деле, горек мёд! – подхватывают другие.

– Совсем горький! – уже кричат почти все участники праздника.

Божедар удивлённо смотрит на людей, не понимая, что происходит. Дивоока тихонько толкает его в бок, показывая очами, что нужно встать. Они встают, дева поворачивается к нему, глядит как-то необычно, потом обвивает своими ловкими руками его шею и при всех гостях приближает горячие уста к его устам. Уста соединяются, а сердце Божедара обрывается и летит куда-то в мягкую счастливую бездну. Не сразу до него доходит одобрительный возглас всех участников действа:

– Сладко!

– Ох, как сладко стало!

– Счастья молодым, медовой жизни!

– Благодать, братья, – с удовольствием потянул князь ноздрями душистый воздух нового деревянного сруба, войдя в дом к своим изведывателям на самом краю Ратного стана. – Будто снова в нашем краю северном, стоит лишь очи закрыть и… Нов-град, Изборск, Ладога. А открыл очи – и снова в Киев-граде, с новыми врагами Руси сражаться.

– Отчего только с новыми, – ввернул Скоморох, – тут и старые наши неприятели имеются.

– Кто же из старых неприятелей объявился? – приподнял бровь Ольг.

– Да те самые, священник Энгельштайн и его помощник Отто, что в Ладоге покушение на князя Рарога устроили, – ответил Мишата.

– Энгельштайн этот уже не просто священник, а епископ, легат Папы Римского, – уточнил Айер.

– Да будь он хоть сам Папа Римский, а за то, что князя Рарога лютой готской казни предать пытался, ответ держать должен, – сурово молвил князь, сразу вспомнив и сумасшедшую скачку по лесу к семейной заимке, и скоротечную жестокую схватку с франкскими изведывателями, и Велину, в крике изливающую ему обиду и злость оттого, что не удалось убить Рарога… – Неужто он страх потерял, сей бывший пастор, а ныне легат, что в Киев явился?

– Он в Киеве был при Аскольде. Да началась у них с Царьградской церковью грызня за такой лакомый кусок, а тут мы подоспели с дружиной, пришлось и митрополиту Сирину, и сему легату бежать. Энгельштайн укрылся в Искоростене у древлян, те всегда Киев недолюбливали, – изложил Мишата.

– Значит, нынче сей Энгельштайн среди древлян хоронится? – задумчиво молвил князь, усаживаясь на новую берёзовую скамью и делая знак, чтобы и его изведыватели присели вокруг прочного, тоже пахнущего свежим деревом дубового стола.

– Так ведь не просто хоронится, – заметил Айер, – к нему наши греческие собратья трапезиты зачастили, а сие им ох как несвойственно.

– Ну да, – добавил Скоморох, – при Аскольде готовы были порезать друг друга, а тут вдруг любовь да дружба, не к добру это!

– Давай, княже, мы к древлянам потихоньку сходим, выясним, что и как, – предложил Мишата, и остальные изведыватели закивали, выражая свою готовность.

– Добро, – согласился Ольг.

– Тогда просьба к тебе, княже, будет, – молвил Мишата, переглянувшись с сотоварищами.

– Чего для дела надобно, получите, – отвечал князь.

– Нам человек нужен, который латынь добре разумеет, молитвы христианские знает, а лепше всего, чтоб сам был христианин, но не греческой, а римской церкви. В общем, кабы сын твой, Олег, с нами к тому легату пошёл…

– Его пока в Киеве никто не знает, а в Искоростене и подавно, а он имена пастырей назвать может изборских, тут никакого подвоха не будет, – горячо заговорил Скоморох, а Мишата недовольно глянул на него.

– Хм, с изведывательской стороны я-то вас, братья, разумею, да справится ли Олег? Молод и опыта в изведывательском деле никакого… – засомневался князь.

– Ерошке всего двенадцать было, когда нас в Булгаре обложили, а он справился, да ещё как! – напомнил Айер, и все глянули на повзрослевшего темноволосого и голубоглазого Ерофея.

– Мы сына твоего, княже, добре подготовим, с ним Ерофей и Молчун пойдут, а мы с Айером поблизости будем, – снова с жаром убеждения заговорил Скоморох. – Один стар, а другой ростом мал, никто ничего серьёзного не подумает!