Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

Уже давно стемнело, и на стол выставили светильник – глиняную плошку с жиром и фитилём из пакли. Наконец младших отправили спать, а вскоре поднялась и мать, напомнив Дивооке, что им на заре доить и выгонять коров. Женщины ушли, остались только Божедар с отцом девы Кулишом.

– Так у нас нынче, выходит, вроде помолвка? Погоди! – молвил Кулиш и, ненадолго отлучившись, вернулся. В руках его был небольшой кувшинчик из простой обожжённой глины и две крохотные чарочки. – Тогда за сие дело надо пригубить. Шутка ли, дочь наречённого дождалась! Ни за кого идти не хотела, к тебе прикипела душой, ой как прикипела, да и твои глаза ясным огнём полыхают, то и слепой узрит. Мы-то уже и не надеялись, а она ждала… Да-а, – радостно вздохнул муж. Он бережно, как некую драгоценность, налил из кувшинчика в крохотные чарочки душистую прозрачно-янтарную жидкость. – Давай выпьем за Дивооку, сынок, да не гляди, что тут мало, а точнее, всего три глотка, – более нельзя зараз.

– Вино? – спросил грек, поднимая и принюхиваясь к чарочке.

– Э, нет, вино даёт веселье да туманит разум, а сурья наша силу даёт человеку, через неё разум человечий с божеским Оумом соединяется, оттого и обретает ясность небывалую, во как!

Божедар различил аромат мёда, трав, ещё чего-то весьма приятного. Выполняя просьбу отца Дивооки, он медленно, по глоткам, выпил необычный напиток.

Вначале внутри возникло тепло, точнее, тёплая радость, которая стала расширяться, охватывая всё тело, делая его лёгким и солнечным. От столь приятных ощущений Божедар невольно улыбнулся.

– Ага, пошла сурья силу божескую в тебя вливать, – тоже удовлетворённо улыбнулся киянин. – Сейчас немного посидим с тобой, ещё по три глотка выпьем, а более не стоит, ни к чему нам сейчас сила немереная…

Последние слова хозяина подворья грек уже слышал как бы издалека, поглощённый необычайными ощущениями. Чудесная сила наполнила его тело и, будто драгоценный камень, внутренним блеском сияла изнутри лёгкой душевной радостью, а мысли были необычайно ясными, будто промытыми чистейшей горной водой. Такого он не испытывал никогда в жизни, казалось, нет ничего невозможного, чего он не смог бы сотворить. Он ощутил, как сильно любит волшебную Дивооку, и понял так же ясно и чётко, что никто их разделить не сможет, – ни расстояния, ни неожиданные выверты и изломы судьбы, никто! Светясь всё той же лучезарной улыбкой, Божедар благодарно приложил руку к сердцу и поклонился отцу девы.

– Видал, как тебя сурья проняла, то-то! – довольно улыбаясь, продолжал Кулиш. – Наши-то деды пять раз в день по три глотка её пили, ибо работали тяжко или бились с ворогом крепко. А ты говоришь, вино, какое там вино, коли это чистейший мёд с травами, взятыми от земли-Матери, который через Солнце-отца сбраживается, а потом запечатывается и настаивается. Чем дольше – тем силы в нём больше. Сия сурья у меня особая, двенадцатилетняя. Для важного случая берёг, не знал какого, радостного или печального. Выходит, для радостного. По-хорошему, надо бы тебе сватов к нам заслать да с родителями прийти, чтоб перезнакомиться, шутка ли – новый Род творить собираемся!

– Нет у меня родных, – отвечал Божедар. – Мать не помню, отец охоронцем был, погиб в войне с арабами, а меня малого в монастырь отдали… А теперь я снял крест, хочу быть одной веры с вами. Особенно после того, как с Дивоокой по огню ходил в Купальский праздник…

– Молодец, сынок, – приобнял Кулиш будущего зятя. – А насчёт родичей не переживай, мы соседей позовём, помолвку перед миром объявим, чтоб все знали – Кулиш дочерь мужу достойному отдаёт! Ну, давай ещё по одной! – Счастливый отец бережно наполнил крохотные чарочки и медленно выпил, разделяя и смакуя каждый глоток.

Уже с осторожностью осушил воин свою крохотную чарочку, ожидая с некоторым опасением, что же произойдёт с ним теперь. Всё повторилось, только теперь ясная сила не ограничилась его телом, а легко полилась сквозь пальцы и, кажется, самую кожу, будто пробивая засорившиеся тонкие канальца, что изначально связуют каждого человека с окружающими его людьми, деревьями, зверями и птицами. И снова сия ясная сила была почти звенящей от радостной чистоты и молодости. Божедар по-новому ощутил отца Дивооки, почувствовал так явственно его состояние, его тёплую заботу о нём, Божедаре, как о близком человеке, его радостные мысли о дочери. Снова это было необычное, не испытанное раньше состояние, дарованное загадочным древним напитком этих удивительных, совершенно непонятных его соотечественникам людей.