Георгий Марков - Строговы

Слова эти до того были приятны Артему, до того тронули сто, что слезы навернулись на его глазах. Знакомое, не раз уже испытанное чувство преданности Маняшке поднялось в нем, и молча, про себя, он стал повторять ее имя.

Войдя вслед за Дуняшкой в дом, Артем остановился у порога, глядя вперед, и увидел Маню, стоявшую возле двери в горницу и смотревшую на него широко открытыми, блестящими глазами. Она была одета по-праздничному: в черной шерстяной юбке, в белой вышитой кофточке, в гарусном платке на плечах.

– Здравствуйте! Вот и мы, – неловко и как-то холодно произнес Артем, хотя и старался придать своему голосу веселый и шутливый оттенок.

– Здравствуйте! – ответила Маняшка, не сводя с него своего пристального взгляда.

Наступила минута безмолвия. Они стояли, растерянно опустив руки. Потом в один миг их словно кто-то подтолкнул. Маня обвила руками шею Артема и заплакала тихо и безутешно. Он стоял, обняв ее, насупившийся и молчаливый.

Сколько раз там, вдали от родных мест, в минуты раздумий, на которые так щедра солдатская жизнь, представлял он себе эту встречу! Сколько трогательных, нежных слов собирался сказать он своей любимой в эту минуту! Куда они девались сейчас, эти слова, придуманные и тысячи раз повторенные в долгие месяцы и годы разлуки? Их не было, да он и не вспоминал их.

Дуня сбросила с себя шубу, прибавила огонь в лампе и пригласила Артема и Маняшку пройти в горницу. Тут, у высокого сундука, стоял стол, накрытый белой скатертью и уставленный уже тарелками с закуской и шаньгами. Оказалась даже раздобытая где-то Дуняшкой четвертушка самогона. Поднося большую рюмку с самогоном, Дуняшка пошутила:

– Артем Матвеич! Хотя командующий наш, ваш папаша, не жалует самогонщиков, но все ж таки выпейте рюмочку за здоровье нашей драгоценной Марии Степановны.

Артем понюхал, поморщился и залпом выпил. Самогон оказался злой, крепкий, и Артем слегка захмелел. Неловкость, которая до этого несколько сковывала его, бесследно исчезла.

В горнице было чисто, тепло. На кровати, застланной красным стеганым одеялом, белела горка взбитых подушек. На подоконниках в горшках стояли цветы. Маленький круглый столик в углу был накрыт расшитой скатеркой. После многих дней и ночей, проведенных в седле, на морозе, в напряженном ожидании встреч с белыми, Артем почувствовал прелесть домашнего уюта, которого он не знал за все последние годы своей казарменной и походной жизни.

Разговор стал непринужденным. Начали взаимными расспросами, перешли к воспоминаниям. Дуняшка со смехом рассказала, как собиралась отбить у Маняшки Артема; Маня припомнила свою первую встречу с ним, и от всего этого на душе у Артема стало еще светлее.

В прихожей заплакала дочурка Дуняшки. Взяв лампу, Дуняшка заспешила к ней и в горницу больше уже не пришла.

…Домой Артем возвращался утром. По селу горланили петухи, в избах бабы разжигали печи.

Все тревоги за Маню, которые несколько лет терзали Артема, отошли в прошлое, и давно он не испытывал такого спокойствия на душе, какое было у него сейчас. Он шел не спеша, рассуждая сам с собой:

«Ну, вот и жена теперь у тебя появилась. Мир еще нужен. И мир придет. Недолго осталось ждать».

Ему непривычно было называть Маняшку женой, но это вызывало радостные чувства, и Артем, засыпая на мягкой постели, приготовленной ему матерью в горнице, несколько раз повторил:

– Маня, жена моя.

Проснулся Артем от суматохи, царившей в доме. В полусне еще он смутно слышал, как тревожно, вполголоса говорил что-то отец. Потом часто захлопали двери, и до него донеслись чужие голоса. Почувствовав прикосновение чьей-то руки, он с усилием открыл веки и увидел мать. Анна стояла возле него встревоженная, плачущая.

– Ты что, мама? – спросил Артем вялым голосом, не поднимаясь с подушки.

Анна проглотила подступившие к горлу рыдания и, сморщившись, как от мучительной боли, испуганно глядя на сына, сказала:

– Сынок. В нашу Маню сейчас стреляли.

«Нашу»… Мать, стало быть, все знала. Артем отметил это слово прежде, чем сознание его восприняло весь смысл сказанного ею.

– Стреляли?! – вскакивая с постели, вскрикнул он. – Кто стрелял?

– Не знаю. Все туда, к Сурковым, бегут, – слабым голосом сказала Анна.

Не помня себя, Артем в несколько минут добежал до сурковского дома. У ворот уже толпились мужики, бабы и ребятишки. Несколько парней, в том числе Максим Строгов, были верхами на лошадях, с ружьями за плечами. Лошади беспокойно топтались под седоками, всхрапывали в предчувствии бешеной скачки.