Михаил поддержал Красина. Он решил сам встретиться с Кашинским и, если тот окажется человеком подходящим, договориться с ним о дальнейшем сотрудничестве.
Кашинский показался ему на первый взгляд славным малым. Однако, приглядевшись к нему как следует, Михаил разглядел, что был этот славный малый не без некоторого позерства. И слишком легко, размашисто высказывался по любому поводу. С таким, пожалуй, не стоило бы связываться, к тому же в разговоре тот весьма прозрачно намекнул на то, что является сторонником «более решительных действий»: «Марксизм — учение подходящее! Мы, в своем кружке, считаем себя марксистами. Сам я проштудировал первый том «Капитала», в переводе Даниельсона и Лопатина. Подковался, так сказать! Но, дорогой Михаил Иваныч, мы — сторонники более решительных действий, чем вы, в ваших питерских кружках! Мы так считаем: ежели к нарастающей борьбе классов, которую провозгласил Маркс, добавить взрывной механизм, то царизму несдобровать!..» Тут пахло явной тягой к терроризму… И все-таки Кашинский, с его студенческим кружком, представлялся Михаилу реальной завязкой для создания в Москве, втором центре России, социал-демократической организации.
Он записал московский адрес Кашинского и договорился с ним о том, что в самое ближайшее время в Москву приедет связной от их организации. С тем Кашинский и уехал.
Первым встретиться с Кашинским и в Москве выпало опять-таки Леониду Красину, отправившемуся в свою «нижегородскую ссылку». Михаил снабдил его адресом Кашинского, поручил ему столковаться с тем о сотрудничестве московского кружка с «Рабочим союзом».
Красин, по дороге в Нижний Новгород, на несколько дней останавливался в Москве. Он договорился с Кашинским о том, что тот даст деньги на переезд в Москву Федора Афанасьева (в разговоре с Михаилом Кашинский похвастался, что он — «человек в достаточной мере состоятельный» и, в случае чего, всегда может «материально поддержать святое дело»), договорился Красин и о том, что к осени, когда в Москву съедутся после летних вакаций студенты, Кашинский создаст инициативную группу пропагандистов, которая затем разовьет свою деятельность в тех рабочих кружках, что будут созданы с помощью Федора Афанасьева.
И вот теперь Михаилу еще раз самому надо было увидеться с Кашинским, чтоб обсудить с ним все поосновательнее.
Кондуктор объявил конечную остановку — Ново-Девичий монастырь. Михаил уже побывал тут в июне. Только тогда он ехал сюда не от Курского вокзала, а от Каланчевской площади. Не повезло ему тогда: Кашинский оказался в отъезде…
«В Москве ли он теперь?..»—в который раз за это утро подумал Михаил. Выйдя из вагона, он в рассеянности глянул на высокие краснокирпичные стены монастыря и направился в сторону Погодинской улицы, из которой словно бы вытекал и затем тек параллельно с нею Саввинский переулок, вливаясь в Воздвиженский переулок. По правую сторону Погодинской, вытянувшись в струнку, красовались корпуса новой университетской клиники, по левую — тянулись частные дома, по большей части старинные, деревянные, не городские дома, а настоящие дачи. В конце улицы виднелось Девичье поле — место народных гуляний.
Улица была пуста. Лишь в нескольких шагах от Михаила шли в ту же сторону, что и он, старик в полотняном балахонистом сюртуке и мальчик-подросток в гимназической форме. Они остановились возле деревянной ограды, за которой еще густо, по-летнему, зеленел старый сад, каких немало по Москве. В глубине сада виднелся довольно большой старинный бревенчатый дом с мезонином и дворовыми постройками. Ни дать ни взять — небольшая помещичья усадьба. Проходя мимо остановившихся, Михаил услышал:
— Вот в этом самом доме, Митя, жил академик, профессор нашего Университета, редактор журналов «Москвитянин» и «Московский вестник» Михаил Петрович Погодин! Николай Васильевич Гоголь любил бывать тут! Представь себе: здесь бывал Гоголь! Именно в этом доме!..
Михаил свернул уже в Саввинский переулок, а все не мог согнать улыбку с лица: самые добрейшие чувства затронул в нем этот неторопливо говоривший старик! Так бы и постоял рядом с ним, как его внук-гимназистик, так бы и послушал!.. «Наверное, только тут, в Москве, водятся такие светлые, седенькие, высокоученые старички, так спокойно и так обстоятельно умеющие говорить…» — усмехнулся оп про себя.
Небольшой флигелек, в котором Кашинский снимал комнату у старика пенсионера, бывшего учителя гимназии, Михаил хорошо запомнил, как запомнил и самого хозяина флигелька. «Только бы, — подумал он, берясь за цепочку ручного звонка, — только бы застать этого непоседу Кашинского на месте…»
Читать дальше