Вячеслав Шапошников - К земле неведомой - Повесть о Михаиле Брусневе

«Вот, стало быть, как надо было понимать любезность нашего атамана, — усмехнулся про себя Михаил. — Сам до такого разговора не опустился, заранее переложил все на отца, мол, тот, как верный слуга царя и отечества, постарается «полечить» своего блудного сына «домашним способом», так сказать…»

— Не надо об этом, — тихо, но твердо сказал он вдруг, — не надо, а то мы поссоримся перед самым отъездом…

Отец в растерянности посмотрел на него, вроде бы но сразу поняв сказанное, тут же резко поднялся, крякнул, покачал головой:

— Вот, стало быть, как… Стало быть, отца и слушать не хочешь!.. Да-а… Ты, Михаила, всегда был несворотливый… Ну, как хочешь! Мое дело, мой долг — предупредить тебя!.. А уж ты теперь — смотри!.. Не пришлось бы потом пожалеть, что не послушался доброго родительского совета!..

С этими словами он вышел, крепко хлопнув дверью.

Больше они к этому разговору не возвращались ни в Сторожевой, ни в Баталпашинске. И при самом прощании отец ни словом не обмолвился об этом, будто и не было меж ними такого разговора.

Сентябрьская рассветная Москва встретила Михаила той особенной прозрачностью и тонкой остротой воздуха, той особенной, словно бы подщелкнутой, бодростью, какая обычно и бывает в средней полосе ранней осенью, в ранние утренние часы, при первых похолоданиях. Солнца еще не было видно, но его розоватый свет уже поджигал золоченые луковки церквей.

Сдав на вокзале чемодан в багажную камеру, Михаил налегке отправился на квартиру Кашинского, надеясь, что в такую рань тот еще никуда не мог уйти.

Извозчика нанимать не стал: ехать предстояло далековато, на извозчике — накладно. Расспросил прохожего, коренного москвича, как добраться до Ново-Девичьего монастыря, неподалеку от которого, в Саввинском переулке, Кашинский снимал квартиру. Прохожий объяснил: надо дойти до Таганской площади, сесть там на конку, которая идет в Замоскворечье, она и докатит, куда надо, — к самому Ново-Девичьему.

Москва между тем жила уже по-дневному. По булыжной мостовой вовсю гремели колеса, слышались протяжные голоса разносчиков. Навстречу Михаилу вынесло бодрый слаженный топот: рота солдат направлялась, видимо, на строевые учения…

«Куда ни приеду в последнее время, все на «государево воинство» натыкаюсь… — Михаил усмехнулся, глядя на солдат, старательно печатающих шаг. — Этакая демонстрация силы: мол, почувствуй и вострепещи!..»

Взгляд его неожиданно остановился на желтых кронах лип, целой куртиной росших перед чистеньким каменным зданием, мимо которого он шел. Что-то царственное, величествешю-парадное было в их утренней дремучести и дремности, в парчовой тяжести их листвы. Всходящее солнце озарило их верхушки, и это еще более усилило случайное, мимоходное впечатление.

Дойдя до остановки конки на Таганской площади, Михаил вошел в подкативший тут же вагон. Ехать было далековато. Он поднялся по винтовой лестнице на империал конки: сверху обзор лучше.

Москву он знал плохо. В ней ему приходилось бывать лишь проездом. И теперь, сидя на империале, отдавшись неторопливому движению, он с интересом смотрел на улочки и улицы Замоскворечья. Даже в самих названиях этих улочек и улиц была какая-то добрая старинная простота, почти домашность: Садовническая, Зацепский вал, Серпуховская площадь, Большая Ордынка, Малая Ордынка, Пятницкая, Большая Полянка, Житная, Коровий вал, Калужская площадь…

Прогромыхав по Крымскому мосту и докатив до Зубовской площади, конка свернула влево — к Ново-Девичьему. Впереди, в перспективе улицы, заблистали его главы и маковки на фоне уже по-осеннему пестрых Воробьевых гор.

Михаил подумал о том, что вот через несколько минут он, может быть, встретится с Кашинским, которого в общем-то знал довольно плохо. Знал о нем больше со слов Леонида Красина. Через него Кашинский и «вышел» на них, на их «Рабочий союз», через него и Яна Квятковского — студента-технолога. Брат Яна Болеслав тоже, как и Кашинский, студент Московского университета, довольно часто приезжал в Петербург. От Яна Болеслав и услышал о «Рабочем союзе», а уже от него услышал Кашинский. Услышал и тут же прикатил в столицу. Расторопный малый… В тот его приезд весной на собрании кружка пропагандистов Красин и сказал о Кашинском, мол, приехал из Москвы руководитель тамошней революционно настроенной студенческой группы.

«Какие у него здесь цели?» — спросил Цивинсьский. — «Он приехал, как сам мне об этом сказал, с одной целью — «познакомиться со сторонниками нового политического направления и установить с ними связь», — ответил Красин. — «Стало быть, он — еще не определившийся! И уже хочет устанавливать связь?! О чем тут говорить?!»—загорячился Цивиньский. — «Это не совсем так, — возразил Красин, — по-моему, Кашинский — довольно образованный и склоняющийся к марксизму студент. Знаком он и с «Капиталом», и с работами Энгельса, и с некоторыми западными социал-демократическими изданиями. Я разговаривал с ним. Думаю, что тут — подходящая зацепка за Москву: через него мы сможем наладить связи с тамошними кружками».