Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк

«В одних артелях были…»

Оставив бумаги, Крестинин подошел к окну.

В ночи несло снег, что-то мелькало, может, фонарь, понять было невозможно.

На секунду представил тьму промерзлой землянки, гнилой парус, свешивающийся к лицу, услышал змеиное шипение ползущего с настила мелкого песка, почувствовал могильную тяжесть на теле… А я-то! – ужаснулся. Я столько лет бродил в темноте, по собственной глупости, по непониманию. Все ждал чего-то – вот завтра!… Все ждал, вот завтра случится что-то такое счастливое!… А ничего счастливого не случалось… Гнусные кабаки, скрип телег, рожи варначьи, а то ужасное холодное море, дующее туманом, или стрелы дикующих, свистнувшие над головой.

Ради чего жил?

Кенилля…

Не утонул в море, не пал от стрелы, не умер в пути от непосильных усилий, не был убит хорошими мужиками… Ну и что?… Герой известной гистории сын мелкого дворянина некий Василий, получив родительское благословение, сам, по своей воле, отправился на модную тогда службу матрозом, быстро и по собственному хотению овладел большими знаниями в Кронштадте, а потом поехал в Голландию – изучать арихметические науки и разные языки. Даже у разбойников, среди которых томилась флорентийская королевна, Василий не растерялся. Так оказался ловок, ну прямо Козырь, которого воры тоже выбрали атаманом…

А он? Крестинин?

Кенилля…

Вот долго искал убийц прикащика Волотьки Атласова. Пусть не всегда удачно, но искал, искал. А один из тех, кто ткнул Волотьку ножом, некий убивец Пыха, а на самом деле хороший мужик Похабин, много лет шел рядом, и даже, случалось, спасал Ивана от смерти!…

Как это понять?

Кенилля…

Ткнулся лбом в заледеневшее окно.

Прав, прав, трижды прав оказался сендушный старик-шептун! Всю жизнь он, Иван Крестинин, бывший секретный дьяк, ходил не там и не по своей воле!

Ужаснулся: да как так? Разве не из-под его ног рушились камни на краю бездны? Разве не он умирал от жажды в байдаре? Разве не он пересекал новую землю Камчатку из края в край, плыл на бусе на юг, и ветром был возвращен обратно?

Вспомнил: не один шел.

Шли рядом, а то впереди, чугунный тайный человек господин Чепесюк… И вор рыжий Похабин… И неукротимый маиор… И гренадер Семен Паламошный с его ложным провидческим даром… И монстр бывший якуцкий статистик дьяк-фантаст Тюнька… И нымылан Айга, сердешный друг, ругавшийся на глупого камчатского бога Кутху… Много их было. А он много не понимал.

Да и как понять?

Обожгло сердце тоской. Да неужели чужую жизнь прожил?

Перевел взгляд на бумаги:

«…Померло на пакетботе служителей – матроз Иван Емельянов, канонир Илья Дергачев, сибирский солдат Василий Попков да при выходе с бота на берег умер матроз Селиверст Тараканов.

…От морозу кругом судна и на судне такелаж весь обмерз льдом. На берегу при свозе с пакетбота умер сибирский солдат Сава Степанов.

…Оставался на борту с семнадцатью людьми, в большинстве тяжело больными, и с пятью мертвецами.

…Людей в таком бедственном состоянии приневолить к какой-либо команде было вовсе не безопасно».

Так неужто это и есть настоящая жизнь?

Обожгло сердце. Больше не мог смотреть ни в ночное иемное окно, ни в казенные бумаги. Прямо изнемог в тоске. Умирал от ужаса и отчаяния. Крикнул отчаянно:

– Похабин!

Явилось из тьмы помятое лицо рыжего неодетого Похабина (опять напился, скотина), глянуло на Крестинина, и показалось вдруг, что это не рыжий хороший мужик преданно и с любовью смотрит, а сам нечестивый есаул Козырь, беспутный мерзкий монах брат Игнатий.

– Чего, барин?

Запустил с гневом в Похабина башмаком. Как скажешь такому преданному, что он вор? Он ведь даже и не догадывается, что барин давным давно знает, чьими ножами был зарезан на Камчатке государев прикащик Волотька Атласов, и кто такой был на Камчатке Пыха. Крикнул в тоске:

– Дурак, водки!

И стал он пить.

Будто предчувствуя бурную волну бесчисленных русских промышленных людей, исследователей и авантюристов, сёгунат Токугавы еще в 1638 году закрыл для иностранцев вход в Японию. Только немногие голландские и китайские купцы в виде исключения могли торговать на маленьком островке Дэсима, лежащем в бухте Нагасаки.

Новосибирск, 1994-1997