Томас Дональд - Маркиз де Сад

«Все было готово, чтобы успокоить ум Вальмона, и встреча произошла, примерно час спустя, в комнате девушки. Там, в богато убранных покоях, на постаменте стояла Эжени, изображавшая дикарку, утомленно прислонившуюся после охоты к стволу пальмы. В высоких ветвях дерева скрывались лампы, размещенные таким образом, чтобы свет от них падал на прелести красавицы, освещая их и выделяя, словно по замыслу большого художника. Сей интимный театр, живую статую, окружал канал, наполненный водой, в шесть футов шириной. Для юной дикарки это служило своего рода защитой и ни с одной стороны не позволяло к ней приблизиться. У края этого рва поставили кресло для шевалье. К сидению тянулся шелковый шнур, дергая который, можно поворачивать постамент и разглядывать предмет восхищения со всех сторон. Занимаемая ею поза в любом положении позволяла ей охотно демонстрировать себя.

Граф, спрятавшись за декоративной чащей, мог одновременно видеть и свою любовницу, и своего друга. Созерцание, по их позднему соглашению, могло длиться полчаса. Вальмон, очарованный зрелищем, сел. Он был готов поклясться, что столько чар для обозрения никто ему раньше не выставлял. Шевалье всецело отдался восторгу, действовавшему на него возбуждающе. Шелковый шнур то и дело двигался, каждый раз доставляя ему новое наслаждение. Бальмонт просто не знал, чем пожертвовать, что выбрать: Эжени выглядела так прекрасно. Минуты летели быстро, как это часто случается в подобных ситуациях. Пробил час. Шевалье забылся, и в адрес богини, алтарь которой оставался для него запретным, посыпались проклятия. Упал газовый занавес, настало время уходить».

Эротика такого сорта, не говоря уже о сценах, когда Эжени с презрением отвергает любовь матери, предложенную ею в обмен на сексуальное внимание отца, не могла появиться в мягком английском готическом романе Клары Рив или Анны Радклиф.

Мадам де Франваль подкупила одну из служанок Эжени. Пособие по старости, многообещающее будущее и ощущение правильности собственного поступка помогли ей завоевать доверие горничной, которая ручалась, что мадам уже на следующую ночь будет иметь веские доказательства собственных несчастий.

Время пришло. Бедную мать проводили в темную комнату, смежную с покоями, где ее вероломный муж каждую ночь гневил небо и нарушал данные брачные обязательства. В углу на столике стояло несколько зажженных свечей, освещавших место преступления. Алтарь был готов, и девушка уже разместилась на нем.

Вошел мужчина, собиравшийся принести ее в жертву. Мадам де Франваль ничего не оставалось, кроме отчаяния, поруганной любви и мужества. Она распахнула двери, за которыми скрывалась, и, ворвавшись в комнату, упала, рыдая, на колени перед распутной, готовящейся к инцесту парой. Несчастная закричала, обращаясь к Франвалю:

«О ты, кто стал причиной такой моей скорби, ты, от кого не заслужила я такого к себе отношения и кого я все еще обожаю, несмотря на все причиненные мне страдания, посмотри на мои слезы и не отвергай меня! Молю тебя, будь милостив к этой бедной девочке! Запутавшаяся в зыбкости собственной морали, обманутая твоими чарами соблазнителя, она надеется найти счастье в чреве бесстыдства и греха. Эжени! Эжени! Неужели ты вонзишь кинжал в ту самую грудь, что даровала тебе жизнь? Не позволь увлечь себя в пучину кары, которая еще не настигла тебя! Иди ко мне! Мои объятия открыты, чтобы принять тебя! Посмотри на свою несчастную коленопреклоненную мать, умоляющую тебя не оскорблять честь и не гневить природу! Но, если вы двое намерены отвергнуть меня, — продолжала обезумевшая от отчаяния женщина, приставив к сердцу нож, — смотрите, как избегу я тех страданий, на которые вы меня обрекаете. Моя кровь окропит вас, и задуманное преступление вам придется совершать на моем остывающем трупе!»

Те, кто уже раскусили этого негодяя Франваля, могли не сомневаться, что его грубая душа воспротивится увиденному. Непостижимым оказалось то, как Эжени могла остаться равнодушна к этой сцене.

«Мадам, — сказала развращенная юная особа, проявляя жесточайшее безразличие, — хочу вас заверить, что клевету, адресованную вами вашему мужу, я воспринимаю как полнейшую бессмыслицу. Разве он не хозяин своим собственным поступкам? И, если ваш муж одобряет мое поведение, какое вы имеете право обвинять меня? Подумайте о вашем собственном удовольствии и развлечениях с господином де Вальмоном. Разве мы помешали вашим наслаждениям? Будьте любезны позволить нам предаться нашим утехам или пусть вас не удивляет, если попрошу вашего мужа выпроводить вас отсюда».