Колин Маккалоу - Травяной венок. Том 2

– Если ты пожелаешь, Квинт Сервилий, – предложил Фабриций, – мы могли бы пойти этим вечером в театр. Сегодня играют «Вакхидов» Плавта.

– Неплохое предложение, – отозвался Квинт Сервилий, сидя в тени, в кресле, устланном подушками. – Я не был в театре с тех пор, как выехал из Рима. – Он томно вздохнул. – Я обратил внимание, везде цветы, но на улицах почти ни души. Это что, из-за праздника дятла?

– Нет, – нахмурился Фабриций. – Вероятно, надо что-то предпринять по поводу странной новой политики, которую проводят италики. Пятьдесят аскуланских детей – все италики – отправлены этим утром в Сульмо, а в Аскуле, в свою очередь, ожидают прибытия пятидесяти детей из Сульмо.

– Это необычно! Можно предположить, что они обмениваются заложниками, – сказал разнежившийся Квинт Сервилий. – По-видимому, пицены собираются воевать с марруцинами? Похоже, так оно и есть.

– Я не слыхал никаких разговоров о войне, – ответил Фабриций.

– Хорошо, тогда, во всяком случае, можно сказать, что факт отправки пятидесяти аскуланских детей из города к марруцинам и то, что взамен ожидают пятьдесят марруцинских детей, говорит о непростых отношениях между пиценами и марруцинами, – Квинт Сервилий захихикал: – О, разве было бы не замечательно, если бы они передрались между собой? Это отвлекло бы их от мысли приобрести наше гражданство, не так ли? – Он отхлебнул вина и с удивлением поднял глаза: – Дорогой Публий Фабриций! Охлажденное вино?

– Неплохая выдумка, правда? – обрадовался Фабриций, довольный тем, что ему удалось изумить римского претора, носящего столь древнее и знаменитое патрицианское имя Сервилий. – Я посылаю людей в горы каждые два дня, и мне приносят достаточно снега, чтобы охлаждать вино в течение всего лета и осени.

– Восхитительно, – Квинт Сервилий откинулся в кресле. – А чем ты вообще занимаешься? – вдруг спросил он.

– У меня заключен договор с большинством садоводов в окрестности, – отвечал Публий Фабриций. – Я скупаю у них яблоки, груши и айву. Самые лучшие фрукты отсылаю прямо в Рим, остальные перерабатываю в джем на моем заводике, а потом и джем посылаю в Рим.

– О, это превосходно!

– Да, должен сказать, дела идут очень хорошо, – похвастался Фабриций. – Заметьте, если италики увидят, что человек с римским гражданством начинает жить лучше, чем они, то они обычно поднимают шум о монополиях и нечестном ведении торговли, в общем несут чепуху, как всякие лодыри. На самом деле они просто не хотят работать, а те, что работают, ничего не смыслят в торговле! Если мы оставим им их урожай, фрукты так и сгниют на земле. Я явился в эту холодную и забытую богами дыру не для того, чтобы отобрать у них их дело, а для того, чтобы основать свое! Когда я только начинал, они не знали, как отблагодарить меня, и были мне признательны. А теперь я персона нон грата для каждого италика в Аскуле. И мои римские друзья здесь могут рассказать то же самое, Квинт Сервилий!

– Эта история из тех, что я слышал и раньше, от Сатурнии до Ариминума, – сказал претор, посланный «вникнуть в италийский вопрос».

Когда солнцу оставалось пройти примерно треть пути по западному небосклону, и жара в этом прохладном горном воздухе стала ощущаться слабее, Публий Фабриций и его важные гости отправились в театр, к временной деревянной постройке, расположенной возле городской стены таким образом, что зрительские места оказались в тени, в то время как солнце освещало сцену, на которой должна была быть представлена пьеса. Несмотря на то что пять тысяч пиценов уже заняли места, два первых ряда полукруглого амфитеатра оставались свободными – они предназначались для римлян.

Фабриций в последнюю минуту сделал кое-какие перестановки в центре самого первого ряда. Там нашлось достаточно места, чтобы поставить курульное кресло для Квинта Сервилия, кресло для его легата и третье кресло для самого Фабриция. То, что они мешали смотреть тем, кто сидел непосредственно за ними, Фабриция не волновало. Его гость был римским претором, облеченным proconsulum imperium – человеком, значительно более важным, чем любой из италиков.

Вся компания вошла через тоннель, расположенный под закругленной cavea, [3]и появилась в проходе примерно в двенадцати рядах от помоста, обращенного к орхестре, незанятому полукруглому пространству между зрительскими рядами и сценической площадкой. Впереди надменно шествовали ликторы, неся на плече фасции с топорами, за ними претор со своим легатом и сияющий Фабриций, а позади – двенадцать солдат. Жена Фабриция, которой гости не были представлены, села с правой стороны со своими подругами, но в следующем ряду; первый ряд предназначался исключительно для римских граждан – мужчин.