Август Шеноа - Сокровище ювелира

Клара, склонившись над золотой головкой, сложила девочке ручки. Громкие удары колокола неслись из долины. Вечерние розовые отблески, проникая сквозь плющ, играли вокруг красивой головы матери и на личике молящегося ребенка.

Безмолвно и растроганно смотрел Павел на эту сцену.

– А сейчас, мое сердечко, – сказала мать, целуя дочку в лоб и спуская с колен, – доброй ночи! Ступай! Спи спокойно! А Ивану скажи, чтобы пришел зажечь свечи.

– Спокойной ночи, мамочка, спокойной ночи, сударь! – И, сделав реверанс, малышка удалилась.

– Неужто вы не счастливы, благородная госпожа? – ласково спросил Павел. – Разве сердце не бьется от радости, когда рядом такой милый ребенок, к которому устремлены все мысли?

Услыхав ласковый голос юноши, Клара вздрогнула и насторожилась. Глаза загорелись, на губах заиграла улыбка.

– Можно ли спрашивать мать, счастлива ли она подле своего ребенка? – сказала она.

– Простите, сударыня, что растревожил вас. А сейчас разрешите мне, – промолвил Павел, поднимаясь, – далее не беспокоить своим присутствием вашу милость. Наступает ночь, и, конечно, вам время почивать. Позвольте пожелать вам доброй ночи и удалиться к себе. Как только ваша милость завтра позволит, мы приступим к задуманному делу.

– Моя милость ничего не позволит, – быстро вскакивая, запротестовала Клара, – мой отдых пусть не заботит вашу милость. Не принимаю я и пожелания спокойной ночи; то, что я такая плохая хозяйка и не угостила дорогого гостя, мучило бы меня и во сне. Останьтесь, милостивый государь, останьтесь, – продолжала Клара умоляющим голосом, – ne отталкивайте заздравную чару под моим отшельническим кровом. Хорошо? – И Клара, наклонившись к нему, сверкнула сквозь легкую улыбку ослепительными зубами.

– Ваша воля для меня закон, – промолвил Павел, вежливо поклонившись, но по лицу его пробежало облачко грусти.

Вскоре слуга зажег восковые свечи в позолоченном подсвечнике, подал всевозможные яства и хмельное кипрское вино в хрустальном графине. Клара и ее гость сели за стол.

– За ваше здоровье и удачу, молодой витязь! – промолвила Клара, поднимая своей красивой рукой серебряный кубок. – Будьте славны и счастливы! К вам взывает глас вопиющего в этой пустыне!

– Спасибо за пожелания и ласку, благородная госпожа, – смущенно ответил Павел. – Пустыня, говорите? Хотел бы я знать, как бы искусная рука, создавшая всю эту дивную красоту, изобразила рай?!

– Счастье не измеряется золотом, – промолвила, вздыхая, хозяйка, опершись головой на свою белую точеную руку. – Ваша юная жизнь подобна вихрю, что мчится, не считаясь ни с чем, без оглядки по свету. А я! Ведомы ли вам долгие томительные дни, которые текут один за другим, точно капля за каплей; ведомы ли вам долгие бессонные ночи, что тоскливо ползут, точно бесконечная черная змея? Прикованная навеки к одному месту, без защиты, без опоры, без… надежды на счастье; прозябать в таком одиночестве – все равно что лежать живой в гробу.

Лицо красавицы выражало несказанную грусть и было таким милым, дивным, а голос вибрировал, как песня покинутого соловья.

Юноша в смятении провел рукой по лицу, словно хотел собраться с мыслями, отогнать туман, вставший перед глазами.

– А ваша дочь, благородная госпожа? – спросил Павел, взяв себя в руки.

– Да, правда, – как бы вдруг спохватившись, промолвила Клара, – Анкица все мое счастье, вся моя радость, золотая цепь, которая еще привязывает меня к жизни. Я люблю ее всем жаром своей души. Лишь погляжу на нее, на свою любимицу, и на глаза набегают слезы. Печальное прошлое! Но один ребенок еще не составляет семьи. Есть ли у этого невинного ребенка защитник? Я? Но я женщина! Ох! – И Клара опустила голову. – Передо мной пропасть, сударь!

Женщина умолкла, Павел точно онемел, воцарилась минутная тишина, только горлица ворковала, устроившись на спинке кресла Клары.

– Да что там! – воскликнула вдруг хозяйка каким-то странным голосом и откинула голову назад. Глаза ее засверкали, как алмазы, кудри рассыпались по белым плечам, точно золотые змеи. – К чему сетовать? Глупая я! Разве я пригласила вас, чтобы петь вигилии подобно монахине? Что было, то прошло! Наше сердце – могила, пусть в нем мирно покоятся минувшие горести. Будущее? Мы слепы, зачем его искать? А радость настоящего? Золотой мотылек, который рождается на заре и к вечеру умирает! Ее нужно вовремя поймать! Поэтому смелее, сударь! – воскликнула она, вдруг разрумянившись, и бросила в стоявшую перед Павлом чару лепестки розы, что была приколота к ее груди. – Смело пейте за радость настоящего, за счастливое будущее, и пусть для вас всю жизнь цветут розы!