Сьюзан Вриланд - Клара и мистер Тиффани

Мне было радостно слышать подобные речи. Именно это придавало возбуждение самому рядовому дню. Будь то на улице, или в парке, или в помещении, я часто ловила себя на том, что вижу маленькие образцы неземной красоты, которые неведомы остальным.

— А что же делать, если мы увидим что-то безобразное? — спросила Вильгельмина, и в ее голосе прозвучал вызов.

— Не смотрите на это.

Девушка втянула голову в плечи и скорчила гримасу. Я бросила на нее суровый взгляд, чтобы она не осмелилась высказываться дальше.

— Будьте бесстрашны с цветом. Дайте ему излиться из вас. — Он прикоснулся к своей груди, а затем простер свои ладони к девушкам. — Вот как надо преодолевать драму в природе. В наши дни создается такое впечатление, что цвет представляет собой опасность. Люди проявляют робость, потому что не могут понять различие между глубокой, мощной окраской и кричащей безвкусицей, поэтому для безопасности они выбирают бледные, худосочные краски. Как раз это делает искусство безликим. Их надо просвещать, и наши новые витражи способны на это. Наши шедевры увидят тысячи людей. Даже сотни тысяч. Так что будьте мужественными. — Он завершил речь своим обычным заклинанием: — Только нескончаемая кропотливая работа порождает шедевр.

Мистер Тиффани витал в своем мире, забыв о том, кого я наняла — девушек, оторванных от родных корней, от родной языковой среды. Как можно было ожидать, что им ведомы такие слова, как «кричащая безвкусица», «худосочный» и «безликий»? Мне предстоит показать им примеры таких слов в качестве составной части обучения.

Он обошел девушек-новичков, начав с Вильгельмины, что было проявлением великой милости с его стороны. Она залилась румянцем, глядя на него сверху вниз. Легкий реверанс Корнелии в духе Старого Света пробудил некое подобие благоволения на лице Агнес.

После того как мужчины покинули помещение, Агнес последовала за мной в мой кабинет-студию, отделенный перегородкой, снабженной, однако же, широкой двойной дверью, так что я могла видеть всю мастерскую.

— Нескончаемая кропотливая работа, — вырвалось у нее еле слышным шепотом. — Будто мы уже не занимаемся именно этим. Если еще раз услышу это от него, вырежу ему язык!

Она замахнулась своим режущим диском на то место, где раньше стоял мистер Тиффани. Этот мой славный диск с алмазной кромкой и красной ручкой, идеально подходившей к моей руке, единственный диск с алмазной кромкой в отделе. Все прочие стальные. Агнес, должно быть, прибрала его к рукам после моего ухода и хотела непременно довести это до моего сведения. Зависть к инструменту. Я решила проглотить это. В качестве главы отдела у меня имелась привилегия заказать себе другой.

— Я намеревалась спросить у вас, — выдохнула она еле слышно. — Как вы, замужняя женщина, уговорили его принять вас обратно?

Я покрылась мурашками.

— Мой муж скончался месяц назад, — так же шепотом ответила я.

Общий вздох пролетел по огромной мастерской. Слуховые возможности женщин-мастериц стекольного дела не могли не вызвать изумление.

— О! Простите меня. — Едва закончив обязательное соболезнование, она вернулась к своему рабочему столу, заполучив то, что хотела.

Вскоре в мою студию вошел мистер Белнэп и поставил горшок с цикламенами на подоконник высокого окна.

— Я купил его вчера для моего кабинета, но хочу, чтобы он стоял у вас. Вам может потребоваться воодушевление.

— Ах, мистер Белнэп, как мило с вашей стороны! Цветок прекрасен! Лепестки похожи на крылья пурпурно-красных бабочек, которые собираются выпорхнуть из окна.

Художественный директор, худощавый мелкокостный мужчина, был на полголовы ниже меня, но я сидела на своем табурете, так что наши глаза находились на одном уровне. Его прилизанные белокурые волосы по обе стороны от пробора лоснились от бриллиантина. С соблюдением оформительского принципа гармонии при повторении его напомаженные усы равным образом были разделены подобной же аккуратной линией по центру под носом.

Он наклонился ко мне:

— Вы не оберетесь хлопот с этой дерзкой блондинкой.

— Знаток птиц. Когда-нибудь это может понадобиться нам. Не извольте беспокоиться. Когда я преподавала в школе в Огайо, то поняла, что самые нахальные зачастую и самые любимые.

На этом близком расстоянии меня поразило, что он подрисовал свои брови ярко-коричневым карандашом. Впрочем, чрезвычайно искусно.

— Если бы я в удобное для вас время мог предложить вам приятное времяпрепровождение, это было бы для меня большой честью, — промолвил он, почесывая подушечку большого пальца ногтем указательного в присущей ему нервной манере.