Андраш Шимонфи - Перелет

В конце декабря я выполнял задания пропагандистского характера. Ведь в Будапеште мало кто знал о том, что на освобожденной территории формируется новое правительство демократической Венгрии, организуется новая армия, что за освобождением от немецкой оккупации вовсе не последует длительный период управления страной советской военной администрацией, а как раз наоборот: желание стран антигитлеровской коалиции, и прежде всего Советского Союза, состоит в том, чтобы на территории освобожденных стран как можно быстрее образовались бы правительства, по-настоящему отражающие волю и желания народных масс.

Если в городе существует сильная организация Сопротивления военных, для нее этот акт должен был бы послужить сигналом к восстанию. Но вскоре выяснилось, что ни о каком восстании не может быть и речи. Все чаще перебегавшие на нашу сторону солдаты по-прежнему ничего не знали о ведущейся подготовке восстания.

(Из-за того, что немцы взорвали мосты через Дунай, перебежчики были в основном из частей, расквартированных в Пеште…) И опять приходилось ссылаться на старые аргументы, что я и делал. В Будапеште в это время находилось довольно много высокопоставленных офицеров, с которыми я был хорошо знаком. Я посылал им письма личного характера, в которых призывал к переходу на сторону Красной Армии.

ПИСЬМО ВИТЯЗЮ ГОСПОДИНУ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ ИШТВАНУ КУРДИЦИ, БУДАПЕШТ: «Господин генерал-майор! По приказу министра обороны Венгрии генерал-полковника Яноша Вёрёша, как венгерский офицер связи при командовании советских войск, окруживших Будапешт, имею честь сообщить следующее.

В самые ближайшие дни Временное Национальное правительство Венгрии подпишет окончательное соглашение со странами антигитлеровской коалиции о перемирии. Нашей стране будет обеспечено независимое существование. После освобождения Будапешта венгерское правительство переедет в столицу… Господин генерал-майор может служить в новой венгерской армии при условий, что он предпримет необходимые шаги, дабы сократить бессмысленное кровопролитие, страдания народа и разрушение нашей столицы…

Господин генерал-майор, Ваши задачи:

немедленно открыть фронт на своем участке;

на местах организовать боеспособные части войск внутренней охраны, которые поддерживали бы в Будапеште порядок;

пресекать все попытки затянуть освобождение Будапешта.

Напоминая Вам, господин генерал, о тех сердечных отношениях, которые были между нами, преподавателем и слушателем Академии генерального штаба, я еще раз прошу Вас, господин генерал-майор, не поддерживать безумные действия Салаши и его приспешников, которые могут привести к гибели нашей родины.

Штаб-квартира, 4 января 1945 года».

Я писал письма, призывы, тщательно их формулировал, представители советского командования внимательно просматривали их, вносили кое-какие коррективы. Советское командование хотело, чтобы перебежчики переходили линию фронта не по одному, не по два, а целыми подразделениями, вместе с офицерами и командирами. (Позднее подобные случаи имели место.) Но в начале января это было еще, пожалуй, невозможно. Немцы безжалостно расправлялись со всеми, кто пытался организовать подобную акцию.

В призыве от 4 января я упоминал о подписании окончательного соглашения о перемирии. Янош Вёрёш в качестве министра обороны подписал его в Москве лишь 20 января, хотя выехал он туда на поезде 28 декабря.

Я думаю, что три обстоятельства: недоверие к нам, вызванное убийством советских парламентеров, переход венгров на сторону Красной Армии неорганизованно, поодиночке, а также затяжка подписания соглашения о перемирии, вероятно, и были причиной того, что всех, кто откликался на подобные призывы, советское командование направляло не в Дебрецен на переформирование, а в лагеря для военнопленных.

Теперь представь мое положение. По радио несколько раз в день звучал мой призыв: переходите к нам, у нас есть новое венгерское правительство, новая армия, переходите к нам с оружием в руках, целыми частями и подразделениями… А переходят поодиночке. Я вижу, как на центральной площади Ракошсентмихайеи их разоружают. В моих глазах перебежчики — потенциальные солдаты новой, антифашистской, демократической армии, а в глазах советского военного командования они, увы, только военнопленные. Разумеется, я тогда весьма наивно и идеалистически представлял себе ход событий.

Я пытался отстаивать свою точку зрения, однако особых результатов не добился. В конце концов я взбунтовался. Это произошло 11 января 1945 года. Теперь я сознаю, насколько был не прав. Меня вежливо, молча выслушали, но ответили, что таков приказ вышестоящего командования. Оно, мол, рассчитывало на переход на свою сторону целых подразделений, а не перебежчиков-одиночек, о которых нельзя с уверенностью утверждать, что они не какие-нибудь тайные нилашисты… Мне дали ясно понять: если меня не устраивает работа, которой я сейчас занимаюсь, они попытаются найти для меня нечто иное.