Джеймс Клавелл - Король крыс

– Зачем он делает это?

– В основном только для потехи.

– Вы имеете в виду развлечение?

Кинг кивнул.

Питер Марлоу тихо присвистнул:

– Не думаю, что у меня хватило бы на это духу.

– Иногда этот тип ходит в малайскую деревню.

Питер Марлоу взглянул за проволоку, в мыслях уносясь в деревню, которая, как все они знали, была расположена на побережье в трех милях отсюда. Однажды Марлоу проник в самую верхнюю камеру тюрьмы и подобрался к крошечному зарешеченному окошку. Он увидел панораму джунглей и деревушку, гнездившуюся на берегу. В тот день в море было много судов. Рыбацкие лодки и вражеские военные корабли, большие и малые, казались островками на водной глади моря. Он не мог оторвать от них взгляда, очарованный близостью моря, и стоял, уцепившись за прутья решетки, до тех пор, пока руки его держали. Немного отдохнув, он собирался опять влезть к окошку и снова выглянуть. Но больше не сделал этого. Никогда. Та картина доставляла слишком сильную боль. Он почти всю жизнь прожил у моря. Уезжая от него, он чувствовал себя потерянным. Сейчас он снова оказался недалеко от моря. Но оно было недосягаемо.

– Очень опасно доверять всей деревне, – сказал Питер Марлоу.

– Нет, если вы с ними знакомы.

– Верно. Этот человек действительно ходит в деревню?

– Он мне так говорил.

– Я не думаю, что даже Сулиман пойдет на такой риск.

– Кто?

– Сулиман. Малаец, с которым я разговаривал сегодня днем.

– Кажется, что это было месяц тому назад, – заметил Кинг.

– Так оно и есть, не правда ли?

– Какого черта такой парень, как Сулиман, делает в этой тюряге? Почему он не унес ноги, когда война закончилась?

– Его поймали на Яве. Сулиман подрезал каучуковые деревья на плантации Мака. Мак – это один из членов моей группы. Ну, батальон Мака – это был Малайский полк – вывели из Сингапура и послали на Яву. Когда война закончилась, Сулиману пришлось остаться с батальоном.

– Черт, он ведь мог исчезнуть! Их ведь миллионы на Яве…

– Яванцы сразу обнаружили бы его и, может быть, выдали.

– А как же насчет зоны совместного процветания? Вы же знаете, как это – Азия для азиатов?

– Боюсь, это пустые слова. Яванцам много пользы это тоже не принесло. Особенно если они не подчинялись приказам.

– Что вы имеете в виду?

– В сорок втором году, осенью, я был в лагере рядом с Бандунгом, – сказал Питер Марлоу, – в горах Явы, в центре острова. Тогда вместе с нами там было полно солдат с Амбона и Манадо и много яванцев, они служили в голландской армии. Ну а яванцам трудно приходилось в лагере, потому что многие из них были из Бандунга и их жены и дети жили сразу за оградой. Долгое время они имели обыкновение выбираться наружу и проводить там ночь, а перед рассветом возвращаться в лагерь. Он слабо охранялся, так что это было несложным делом. Хотя для европейцев представляло опасность, потому что яванцы могли выдать вас японцам и судьба ваша была бы решена. Однажды японцы отдали приказ, что любой пойманный вне лагеря будет расстрелян. Яванцы, конечно же, решили, что это относится ко всем, кроме них. Кроме того, им сообщили, что через пару недель их все равно выпустят. Однажды утром семерых из них поймали. На следующий день нас построили. Весь лагерь. Яванцев поставили к стенке и расстреляли. Прямо перед нами, вот так. Семь тел похоронили с военными почестями там, где они упали. Потом япошки развели небольшой палисадник вокруг могил. Они посадили цветы, обнесли всю площадку белым кантом и установили надпись на малайском, японском и английском: «Эти люди погибли за свою страну».

– Да вы шутите!

– Отнюдь. Но самое забавное, что именно японцы поставили почетный караул около могилы. После этого каждый японский охранник, каждый японский офицер, проходя мимо «святыни», отдавал честь. Каждый. И в то же время каждый военнопленный должен был встать и кланяться, если в пределах видимости появлялся любой японский солдат. Если вы не делали этого, то получали прикладом винтовки по голове.

– Непонятно.

– Для них понятно. Таков восточный склад ума. Для них все абсолютно понятно.

– Черт возьми, непонятно! Совсем непонятно!

– Вот почему я не люблю их, – задумчиво произнес Питер Марлоу. – Я боюсь их, потому что у вас нет критериев для того, чтобы оценивать их поступки. Они ведут себя так, как не должны были бы. Никогда.

– Я в этом не разбираюсь. Они знают цену деньгам, и вы можете в большинстве случаев доверять им.

– Вы имеете в виду бизнес? – рассмеялся Питер Марлоу. – Ну, мне про это ничего не известно. Но что касается самих людей… А, вот еще. В другом лагере на Яве – они все время перемещали нас с места на место, не так, как на Сингапуре, – тоже недалеко от Бандунга, был японский охранник, более человечный. Он не бросался на пленных, как большинство из них. Этого человека мы привыкли называть Санни [13] Солнечный (англ.). , потому что он всегда улыбался. Санни любил собак. И всегда ходил по лагерю, окруженный полудюжиной псин. Его любимицей была овчарка – сука. Однажды эта собака принесла щенков, щенки были самыми смышлеными из всех, которых мы когда-либо видели, а Санни почти самым счастливым японцем на земле, он учил щенков, смеялся и играл с ними. Когда они научились ходить, он сделал для них поводки из бечевки и ходил по лагерю, таща их за собой. Однажды он тянул за собой щенков, а один из них сел на задние лапы. Знаете, как ведут себя щенки, когда устают? Они просто садятся. Поэтому Санни немного его проволок, потом рванул по-настоящему. Щенок взвизгнул, но с места не сдвинулся. – Питер Марлоу сделал паузу и свернул сигарету. Потом продолжил: – Санни ухватился за бечевку и начал раскручивать щенка у себя над головой. Он, наверное, дюжину раз крутанул его, хохоча так, будто это была величайшая шутка в мире. Потом, когда визжащий щенок набрал скорость, он крутанул его последний раз и отпустил бечевку. Щенок пролетел, должно быть, футов пятьдесят в воздухе. А когда он ударился о твердую как железо землю, то лопнул, словно спелый помидор.