Сюсаку Эндо - Молчание

Вчера опять целый день лил дождь, хотя сезон дождей еще не наступил. С утра и до вечера мы слушаем унылый шелест дождя в листве деревьев. Время от времени деревья содрогаются, шумно стряхивая с себя воду, и всякий раз при этом мы с Гаррпе испуганно приникаем к маленькой щелке в двери - но нет, это всего лишь ветер. В душах наших рождается чувство, похожее на гнев: как долго будет продолжаться такая жизнь?.. Да, нервы наши напряжены до предела. Мы сделались нетерпимыми друг к другу, и любой пустяковый промах товарища невольно вызывает раздражение.

Расскажу подробнее о христианах деревни Томоги. Это бедные крестьяне, которые едва сводят концы с концами, выращивая на крохотных полях батат и пшеницу. Рисовых заливных полей здесь нет. При виде обработанных амфитеатром участков, нависающих над пропастями, испытываешь не столько восторг перед трудолюбием этих несчастных тружеников, сколько мучительную жалость и сострадание к их горестной, полуголодной жизни. И при такой нищете губернатор Нагасаки взимает с них невыносимо жестокую подать. На протяжении веков эти крестьяне трудились поистине словно рабочий скот - и как скот умирали. И если вера наша распространилась в этом краю столь же быстро, сколь влага впитывается в пересохшую почву, то лишь потому, что она даровала истерзанному народу теплоту сострадания и участия. Доброта наших миссионеров растопила лед их сердец.

Я еще не успел познакомиться со всеми христианами деревни Томоги. Из страха перед властями они пробираются к нам в хижину глубокой ночью и только по двое. Когда я слышу из уст этих темных, неграмотных людей слова «дэусу», «пеато», «ансё» 13, то не могу сдержать невольной улыбки. Таинство исповеди они называют тоже на ломаном португальском - «конфисан», рай - «параисо», ад - «инхэрно» 14... Вот только плохо, что никак не могу запомнить их имена, да и лица. Итидзо мы принимаем за Сэйскэ, женщину по имени О-Мацу путаем с другой, которую зовут Саки.

О Мокити я уже Вам писал. Напишу теперь о двух других. Итидзо, японец лет пятидесяти, приходит к нам по ночам. Выражение лица у него вечно сердитое. Во время мессы, да и потом, он почти все время молчит. Но на самом деле он вовсе не сердится, просто у него такое лицо. Очень любопытен, не отрываясь следит своими узенькими, как щелки, глазами за каждым нашим движением.

О-Мацу - старшая сестра этого Итидзо, давно уже вдова. Это она однажды приносила нам в корзинке еду вместе со своей племянницей Сэн. Она весьма любознательна, как и ее брат Итидзо. Вдвоем с племянницей они не спускают с нас глаз, пока мы управляемся с едой.

По правде сказать, пища наша столь скудна, что Вашему преосвященству даже трудно это себе представить - несколько печеных бататов и сырая вода. Глядя, как мы с Гаррпе поглощаем эти бататы, О-Мацу довольно улыбается.

Однажды Гаррпе не выдержал.

- Неужели настолько странное зрелище? - с раздражением спросил он.

Японки ничего не поняли, но заулыбались, отчего лица их сморщились, как листы бумаги.

Сообщаю Вам еще некоторые подробности распорядка жизни тайной общины. Как я уже писал, в общине есть «старейшина» и «отцы». «Старейшина» отправляет таинство крещения, «отцы» читают молитвы и толкуют догматы веры. Кроме того, на них также лежит обязанность сверяться с церковным календарем, чтобы оповещать верующих о христианских праздниках. По словам крестьян, Рождество, Пасху и другие праздники отмечают по их указанию. Разумеется, поскольку священника здесь нет, по-настоящему отслужить праздничную литургию они не могут и ограничиваются тем, что, собравшись у кого-нибудь в доме, все вместе возносят молитвы перед святым образом. В перерывах между молитвами болтают о всякой всячине, чтобы, если внезапно нагрянут чиновники, все это сошло за обычную сходку.

Власти назначили награду за выдачу чужеземных падре - таких, как мы, - триста серебряных монет, за монаха - двести, за любого верующего мирянина - сто. Подумайте, каким соблазном является такая огромная сумма для этих нищих крестьян! Вот потому-то христиане не доверяют жителям соседних селений.

Я, кажется, уже писал Вам, что лица у Мокити, Итидзо или у того старика, который встречал нас на берегу, совершенно бесстрастны. Люди здесь не смеют проявлять ни отчаяния, ни даже радости. Долгая необходимость таить чувства превратила их лица в настоящие маски. Скорбная участь! Я не могу постичь, зачем Господь посылает им такие страдания...

О судьбе падре Феррейры и об Иноуэ (помните, падре Валиньяно назвал его самым страшным человеком в Японии?) напишу в следующий раз. Передайте, прошу Вас, декану семинарии падре Лусио де Санктису мой нижайший поклон.