Ивлин Во - Елена

— Во что они верят, эти люди? Что творится у них в душе?

— Один Бог знает.

— Я всю жизнь задаю этот вопрос, — сказала Елена. — И даже здесь, в Риме, не могу получить прямого ответа.

— В этом городе есть люди, — сказал Сильвестр, усмехнувшись, — которые верят, что император собирался устроить себе ванну из крови младенцев, чтобы излечиться от кори. А вместо этого вылечил его я, вот почему он был ко мне так щедр. Люди верят этому здесь, сейчас, когда и я, и император еще живы и у них перед глазами. А чему они будут верить через тысячу лет?

— А некоторые из них, по-видимому, вообще ничему не верят, — сказала Елена. — Все это — пустая игра слов.

— Знаю, — вздохнул Сильвестр. — Знаю.

И тут Елена сказала нечто такое, что, казалось, не имело никакого отношения к тому, о чем они говорили:

— А где вообще находится крест?

— Какой крест, дорогая моя?

— Тот единственный. Истинный.

— Не знаю. И вряд ли кто-нибудь знает. Я думаю, этим вопросом никто никогда не задавался.

— Он же должен быть где-нибудь. Дерево не тает, как снег. Ему еще нет и трехсот лет. Здесь в храмах сколько угодно балок, которые вдвое старше. Было бы логично, если бы о кресте Господь позаботился больше, чем о них.

— Когда речь идет о Господе, нельзя говорить о том, что логично, а что нет. Если бы Он хотел, чтобы крест был у нас, Он бы дал нам его. Но Он не захотел. Он и без того многое нам дает.

— Но откуда ты знаешь, что Он этого не хочет? Готова спорить, что Он просто ждет, когда кто-нибудь из нас пойдет и отыщет его — крест, я хочу сказать. И как раз сейчас, когда он больше всего нужен. Именно сейчас, когда все начинают про него забывать и рассуждают о духовной сущности Бога, это бревно лежит где-то и ждет, когда люди упрутся в него своим глупым лбом. Я поеду и разыщу его, — закончила Елена.

Вдовствующая Императрица была почти так же стара, как и Сильвестр, но он взглянул на нее с любовью, словно она была еще ребенком, порывистой юной принцессой, и сказал с мягкой иронией:

— И ты, когда его найдешь, расскажешь мне об этом, не правда ли?

— Я расскажу об этом всему миру, — ответила Елена.

Елена отправилась в свое паломничество в начале осени 326 года. Исходной точкой его стала Никомедия: там в то время сходились все дороги империи. В распоряжение Елены были предоставлены все безграничные ресурсы казначейства. Огромная государственная машина снаряжала ее караван и готовила все необходимое по пути ее следования. Елена передвигалась не спеша. По дороге она сделала крюк, чтобы остановиться в Дрепануме и заложить храм в честь св. Лукиана, а потом повернула в глубь страны, на большую дорогу, проходившую через Ангору, Тарс, Антиохию и Лидду. Везде, где проходила она с сопровождавшей ее охраной и с обозом, нагруженным слитками золота, клирики, чиновники и местные жители встречали ее восторженными криками и простирались перед ней ниц. Она делала пожертвования в монастыри, отпускала на волю заключенных, наделяла приданым сирот, закладывала святилища и базилики. Она любовалась видами и поклонялась памятным местам христианской истории. Она раздавала огромные суммы церковным иерархам. Ее окружали золотой ореол благодетельствования и, казалось бы, всеобщая радость и любовь. Она не догадывалась, какой страх порождало ее приближение в одной невинной душе.

Ибо Макарий, епископ Аэлии Капитолины, был безусловно ни в чем не повинен. Он хорошо знал, что ложные обвинения столь же неугодны Господу, как и сокрытие истины. Он снова и снова самым тщательным образом анализировал все свои действия, но нигде не обнаруживал даже следа нечистых побуждений.

Копаясь в собственной совести, Макарий пользовался теми же методами, что и ученый натуралист грядущих веков, изучающий обитателей какого-нибудь пруда. Менее скрупулезный кающийся заметил бы лишь несколько крупных рыб; более брезгливый отшатнулся бы при виде водорослей и ила и, зажмурившись в отвращении, выпалил бы искренние, но незаслуженные слова самообвинения. Однако епископ на протяжении всей своей долгой жизни совершенствовался в познании человеческой души, и каждая соринка, каждая микроскопическая инфузория имела для него свое особое значение. Он знал, какая из них вредна, какая безобидна, а какая полезна. И теперь, в этой истории со Святым Гробом, он проник мысленным взором в самые глубины прозрачных вод и пришел к выводу, что никакой вины на нем нет.