Ивлин Во - Елена

Елена понимающе переглянулась с Сильвестром.

Император прервал свои размышления вслух и продолжал уже более деловым тоном:

— Впрочем, до этого, во всяком случае, еще много лет. Мне еще столько предстоит сделать. Когда придет время, мой саркофаг — пустой или... хм... занятый — должен находиться в христианском окружении. Рим — город языческий и всегда таким останется. Да, я знаю, тут у вас похоронены Петр и Павел. Надеюсь, я не проявил никакого пренебрежения к их памяти. Но почему они лежат здесь? Только потому, что римляне их убили. Это истинная правда. Да они даже меня собирались убить. Этому городу чуждо благочестие. Получай его, твое святейшество, и делай с ним что хочешь. А я намерен создать нечто совершенно новое. Я подобрал место, там можно будет построить прекрасный порт. Планы уже готовы, и работы вот-вот начнутся. Это будет великая христианская столица, в самом средоточии христианства. И в центре его будут стоять две огромные новые церкви, посвященные — чему бы ты думал? — Мудрости и Миру. Эта мысль, как и все мои самые блестящие идеи, пришла ко мне на днях совсем неожиданно. Может быть, ее сочтут боговдохновенной, но мне она представляется вполне естественной. Тебе, святой отец, остается твой старый Рим, с Петром и Павлом и с катакомбами, полными мучеников. Мы же с самого начала избавимся от всех воспоминаний о трудных временах — и начнем все сначала в чистоте, в духе Божественной Мудрости и Мира. Я поставлю там свой лабарум, — добавил он, строго взглянув на мать. — Там его оценят. А что касается прежнего Рима, то он твой.

— Как сказал мудрый Кай, «наследство, таящее в себе гибель», — шепнул своему соседу один из присутствовавших священников.

— И все же я хотел бы получить твое письменное распоряжение на этот счет, — сказал Сильвестр.

— Будет тебе распоряжение. Будет.

— Воспоминания о трудных временах — животворное семя Церкви, — сказал папа Сильвестр.

— Что-то в этом роде говорил Лактанций, — заметила Елена.

— Да, в этом нет ничего нового. Я никогда не стремлюсь к оригинальности. Оставим ее лучше левантийцам.

— Я не люблю нового, — сказала Елена. — Как и все в той стране, где я родилась. Мне не нравится идея Константина основать Новый Рим. Он будет чист и пуст — как тот дом из Писания, незанятый, выметенный и убранный, куда вселяются нечистые духи [34].

Они прекрасно поладили, эти два достойных восхищения пожилых человека. Когда Константин уехал, Елена осталась в Риме, как папа, судя по всему, и ожидал.

— Ведь Мудрость и Мир нельзя призвать, когда захочешь, построить для них дома и запереть их там, — продолжала Елена. — Они же существуют не сами по себе, а в людях, верно? По мне, настоящие кости мучеников лучше.

Они сидели в маленькой лоджии с видом на бывший парк, который теперь был почти весь занят новым храмом, построенным Константином.

— Вот странно — ведь здесь жила бедняжка Фавста.

При Фавсте эти нынешние скромные кабинеты священнослужителей были увешаны дорогими шелками. Теперь от той роскоши ничего не осталось. О прежнем Латеранском дворце напоминали только уцелевшие кое-где остатки резных карнизов или заросшая плющом фигура сатира в парке. А о Фавсте не напоминало ничего. Она словно проплыла мимо, помахав золотистым плавником и оставив после себя цепочку пузырьков. Даже оба Евсевия вычеркнули ее имя из своих поминальных молитв.

Не в силах отогнать печальные воспоминания, Елена сказала:

— Нет, Рим оказался не совсем таким, как я ожидала.

— Я часто это слышу. Мне трудно судить, ведь я сам урожденный римлянин. Я не могу себе представить, каким он может показаться тем, кто попадает сюда впервые.

— Я знала одного человека — он был мой домашний учитель, — который много рассказывал мне о священных городах Азии. Они такие святые, говорил он, что их стены надежно ограждают от всех дурных страстей мира. Достаточно оказаться в таком городе, чтобы уподобиться святому.

— Он бывал в этих городах?

— О нет, он же был всего лишь раб.

— Не думаю, чтобы они показались ему такими уж непохожими на все остальные. Рабы любят мечтать о подобных городах. И наверное, всегда будут любить. Для римлянина существует только один Город, и он в самом деле далек от совершенства.

— Правда, он далек от совершенства?

— Да, конечно.

— И со временем становится все хуже?

— Нет, по-моему, чуть лучше. Сейчас, когда мы вспоминаем время гонений, нам кажется, что это была какая-то героическая эпоха. Но ты когда-нибудь задумывалась о том, как страшно мало было этих мучеников по сравнению с тем, сколько их должно было быть? Наша церковь — это не культ немногих героев. Она — спасение для всего падшего человечества. И конечно, как раз сейчас в нее рвется множество сомнительных личностей — из тех, кто всегда хочет быть на стороне победителя.