Розмари Сатклиф - Ведьмино отродье

С южной стороны приюта росли три старые бузины, и Ловел побеспокоился, чтобы они оказались защищенными от случайных животных на скорую руку поставленным плетнем. В продолжение всех этих месяцев Ловел с любыми помощниками — кого только мог раздобыть, — а часто сам вырубал на будущем огороде кустарник, вскапывал землю. В мыслях он видел свой огород разбитым на аккуратные грядки с узенькими тропками меж ними, засеянным и украшенным всевозможными травами и цветами, какие он с братом Джоном выращивал на аптекарском огороде в Новой обители. Наперстянка и чистотел, окопник и рута… На нескольких тщательно подготовленных местечках из земли поднялись ростки, черенки — присланные из других монастырей дары, — которым предстояло зимовать, прикрытыми соломой, а еще была дикая поросль, собранная по полям, лесам, с живых изгородей в округе. И среди первых трав Ловел посадил, мысленно прося прощения у брата Джона, розовато-белый тысячелистник, который нашел у дороги в Кларкенуэл. Не может столь целебная для загноившихся ран трава быть дьявольской, что бы там брат Джон ни говорил. Но на всякий случай Ловел прошептал тогда известный от бабушки заговор травников, осторожно освобождая из земли корень:

Благословен ты, тысячелистник, от земли сей произрастающий, ибо, на Голгофе найденный, Спасителя нашего Иисуса Христа целил. Боль кровоточащих ран его утолил…

Ловел бережно вытащил первый корешок.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа беру тебя от земли сей.

Будь трава дьявольской, сразу бы увяла у него в руке, почернела и завоняла… Ловел с беспокойством оглядел кустик, но серовато-зеленые листья и щиток беловатых цветочков оставались, как и были, свежими.

Ловел вырыл еще несколько кустиков, принес на приготовленную для них грядку, заботливо, будто сам тополь бальзамический, посадил. И в тот момент понял: его аптекарский огород народился.

Еще осень не сменилась зимой, еще приют предстояло строить и строить, а Ловел уже ухаживал не только за травами, но за болящими. Началось с ветхого старичка, которого родные просто подкинули на порог, как нежеланного младенца. Потом был матрос-чужеземец, его полоснули ножом во время драки в таверне. Потом была женщина с ребенком на руках, очень, по ее словам, больным; женщина молила Ловела его вылечить, но больной оказалась женщина, ребенок — мертвым.

Они похоронили дитя, и Ловел отметил место, посадив на могилке собачий шиповник, а о женщине они все заботились, пока она не поправилась. Матрос тоже подлечил рану и ушел, поклявшись отомстить обидчику. Старик умер, и его похоронили рядом с дитятей. Но теперь целым потоком потянулись страждущие, просящие об исцелении или хотя бы о позволении умереть под кровлей среди добрых людей. И Роэр никому не отказывал. Так приют Святого Варфоломея зажил, опекаемый помимо Довела еще двумя пришлыми монахами, которые смотрели за хворыми. В кухне варилась похлебка. В часовне пред алтарем горели свечи. А крыша была временная, плетеная из тростника, и плохо защищала от зимних дождей и ветров.

Одним днем в преддверии весны, когда на аптекарском огороде чистотел раскрывал желтые цветки-глазки, Ловел принес обет каноника-августинца пред лицом Ричарда де Бельмейса, епископа Лондонского.

Ловел охотнее бы принес клятву Роэру, но, услышав от Ловела об этом, Роэр улыбнулся своей быстрой, летящей улыбкой.

— Прежде паж при короле, теперь оруженосец при рыцаре? Чтобы стать каноником, нужен епископ, брат Отрепыш, а я даже и не приор, хотя имею серьезное предчувствие, что когда-нибудь сделаюсь им. — Роэр бросил взгляд на низкий каменный фундамент будущей монастырской церкви. — Пока я попечитель приюта Святого Варфоломея, не более. Не в моей власти возвести тебя в рыцарство. Поэтому я постою с тобой рядом, когда ты будешь давать обет его преосвященству епископу Лондонскому, пожа-лующему к нам в будущем месяце проинспектировать ход работ.

Так, с Роэром по одну сторону и перебравшимся в Смитфилд со строительства собора Святого Эгидия у Крипплгейт учителем Алфуином по другую, в пустой приютской часовенке Ловел принес обет Ричарду де Бельмейсу.

Только накануне закончили крышу, и на ней, островерхой, мастеровые воткнули убранное деревце — знак, возвещавший о радостном событии миру.

Почти три года минуло с тех пор, как Ловел покинул Новую Обитель и отправился в Лондон — помочь Роэру обратить невероятную мечту в явь. А теперь казалось, приют, распахнувший двери всем, в нем нуждающимся, стоит так же давно, как ольховые деревья на берегу Быстрой речки. За недужными в двух больших палатах ходили восемь братьев и четыре сестры, но никто из них не ведал о целебных травах больше Довела, ни у кого руки не обладали удивительной целящей силой, какая передалась Доведу от бабки. В его ведении по-прежнему был огород и аптекарская в глубине приюта, уставленная кувшинчиками, баночками, увешанная пучками сухих трав. И спал Ловел не в длинной побеленной общей опочивальне, но на низенькой складной кровати в углу аптекарской, чтобы всегда быть рядом на случай, если он понадобится ночью.